Постепенно мы обретали слаженность, начинали грести вместе, не выбиваясь из общего ритма. Марк расхаживал по палубе, советуя новичкам, показывал, как подстроиться под темп, как расслаблять мышцы и как держать весло, когда лопасть движется под водой. Надо признать, практика гребли на двадцативесельной галере сильно отличалась от той, какую можно получить на спортивных лодках. Весла галеры куда тяжелее и неповоротливее, да и по-настоящему использовать мышцы ног невозможно. На «Арго» гребец постоянно раскачивал корпус, вперед и назад, час за часом, и монотонность движений притупляла все ощущения. По общему согласию мы держали короткий гребок. Хуже всего приходилось, когда кто-нибудь подавался слишком сильно вперед в начале гребка — и на миг запаздывал с рывком. Тогда тот, кто сидел перед виновником, откидываясь назад для следующего гребка, получал по спине рукоятью весла (со свинцовым противовесом). Впечатление такое, будто тебя огрели между плеч кувалдой; в первые дни плавания, полка мы не набрались опыта, гребцы нередко поднимались со скамей с синяками между лопатками.

Правда, медленное продвижение имело свои преимущества. На второй вечер пути мы наткнулись на пасторальную стоянку на островке у самой горловины Волосской бухты. На холме над берегом росли оливковые деревья, склоны покрывали полевые цветы, крохотный каменный мол защищал стоянку от волнения на море. В воду немедленно полетел десяток бутылок с изображением «Арго» на этикетке — охлаждаться, а Питер Моран занялся барбекю. Пока он готовил, в бухту проскользнула рыбацкая лодка, и местные принялись с любопытством разглядывать галеру. Они присоединились к нам за ужином, разнообразив наше меню свежими креветками.

В Греции отмечали в эти дни праздник весны. С холма к нам спустился седовласый старец, державший за руки двоих внучат. Он жил в маленьком белом домике над мысом, откуда был виден материк.

Внучата заметили «Арго» на подходе к острову, набрали цветов, а теперь пришли, чтобы вручить нам свои подарки — изящно сплетенные венки из цветов и листьев; мы повесили эти венки на мачте галеры. Старик порылся в заплечном мешке и протянул мне огромный ком овечьего жира — мол, будет, чем смазывать по дороге кожаные петли на веслах. Этот простой жест бесконечно меня растрогал; такое не забывается. Забегая вперед, скажу, что и в тысяче миль от Волоса, у северного побережья Анатолии, мы продолжали пользоваться этим жиром, и всякий раз мне вспоминался старик, сидящий с нами у костра и тихо переговаривающийся с греческими членами экипажа.

Стоянка на острове у горловины Волосской бухты

На следующее утро мы покинули Волосскую бухту и вышли в открытое море. Наш курс пролегал вдоль берега, следуя береговой линии рыбоподобного полуострова Магнесия. Ветер упорно не желал задувать, и к полудню жара стала почти невыносимой. Скамьи сделались мокрыми от пота гребцов, как и их шорты. Стало понятно, почему в древности греки нередко гребли нагими: в этом случае риск заработать воспаление кожи значительно меньше. Питер Доббс скрутил себе подобие тюрбана, словно мы вновь плыли по следам Синдбада, а прочие напялили шляпы или обмотали головы повязками, чтобы пот не заливал глаза.

Когда ветер наконец подул, он оказался отнюдь не попутным — легкий ветер с востока, который к вечеру окреп настолько, что нам пришлось приложить немало усилий, чтобы подвести «Арго» к месту очередной стоянки. Не стану скрывать, встречный ветер подействовал на нас отрезвляюще: да, десять мужчин на веслах могли вести «Арго» на скорости 3–4 узла и проходить от 20 до 30 миль в день — но при благоприятных условиях. Легчайшего дуновения встречного ветра хватало, чтобы существенно снизить скорость галеры; все равно что подниматься на высокую дюну, когда песок осыпается из-под ног. Удары весел двигали галеру вперед, а ветер отбрасывал ее назад. Нет ничего более утомительного и обескураживающего, чем вести корабль в таких условиях, борясь со встречным ветром, теряя по пол-ярда на каждый ярд продвижения. В общем, гребцы «Арго» имели все основания быть недовольными.

Хуже того, если встречный ветер заставал «Арго» на пути между стоянками, кормчему оставалось лишь повернуть обратно или идти дальше, причем оба варианта были одинаково плохи. Поворачивая назад, мы теряли все, чего удалось добиться совокупными усилиями гребцов; продолжая путь — пускай до следующей стоянки какие-то несчастные несколько миль, — гребцы утомлялись все сильнее, а ведь их силы не беспредельны. Следовало соразмерять энтузиазм с запасами сил и учитывать коварство местных ветров. Никто не мог заранее сказать, как долго продлится очередная пытка как долго ветер будет насмехаться над усилиями гребцов; вполне возможно, море разволнуется настолько, что грести станет невозможно, либо ветер сделается столь сильным, что после пары часов бесплодных мучений все-таки придется развернуть корабль и поспешить к прошлой стоянке.

В девяти случаях из десяти пытаться на двадцативесельной галере одолеть встречный ветер попросту бессмысленно. Галеры не предназначены для подобных испытаний, и об этом мне приходилось помнить на протяжении всего пути. Это обстоятельство влияло на все наши решения. В Эгейском и Мраморном морях погода славится своей непредсказуемостью, и штиль мгновенно может смениться бурей. В Черном море по небу можно предугадать, что погода готова испортиться; при этом неблагоприятные условия для плавания там сохраняются дольше. А для галеры, которую тащит на подветренный берег, спасения нет.

Мыс Сепия, который «Арго» обогнул на четвертый день пути, мог служить наглядным подтверждением этой мысли. В 480 году до нашей эры здесь погиб целый флот, отправленный персидским царем Ксерксом завоевывать Элладу. Буря налетела внезапно, едва корабли персов бросили якорь у берега. Более 400 кораблей затонуло — якоря не удержали, и корабли разбивались о мыс, пока их экипажи в отчаянии хватались за весла и пытались сделать хоть что-нибудь, чтобы уйти от утесов, у подножия которых ярились волны. Там, вдобавок, очень глубоко, якоря, которые бросали снова и снова, не доставали до дна, и галеры разбивались в щепки. Минуя эти гибельные утесы, «Арго», должно быть, прошел над обломками персидских галер, в 50 метрах от скальной стены, усеянной зевами пещер, куда прибой швырял гроздья пены. Попросту невозможно было не вспоминать историю здешних кораблекрушений, не прислушиваться к внутреннему голосу, который твердил, что для древних кораблей любой каменистый берег при ветре с моря означал гибель. На веслах с этим ветром не справиться, и если якорь не достает до дна, можно прощаться и с кораблем, и, скорее всего, с командой.

Мы обогнули мыс и повернули на север, по-прежнему держась в виду берега, и тут нам впервые за время плавания довелось по-настоящему столкнуться с сильным ветром. Он дул с севера, точно в лоб, и нам пришлось спешно укрываться в бухточке Пальци, где рыбаки уже повытаскивали свои лодки на сушу; там имелись даже специальные деревянные слеги, по которым лодки закатывали на берег, поскольку сама бухточка ни в малейшей степени не могла считаться безопасной стоянкой для современных судов. Впрочем, «Арго» она уберегла: осадка галеры составляла менее 3 футов, так что мы развернули корабль носом к морю, бросили два якоря, кинули канат на берег и совместными усилиями вытянули галеру на прибрежную отмель. Будь осадка больше, нам пришлось бы покинуть бухту и уходить в море, а так «Арго» надежно пристроился в каких-нибудь 10 футах от берега; волны разбивались у него под кормой, и он напоминал чайку, которой вздумалось оседлать прибой.