– Ну? Чего молчишь? Ты как здесь оказалась?

– Да никак. Просто мимо шла. А что, нельзя? Вообще-то я соскучилась. Да и поговорить надо.

– А вечером никак нельзя поговорить? Придешь после института, тогда и поговорим…

– Пап, но я же…

– Ах да, я и забыл совсем! Ты же у нас девушка смелая, из дому бежать изволила, как барышня за гусаром! Что, так уж приспичило, да?

– Ну не надо, пап… Здесь же посторонние…

– Ах да! Познакомься, Маш. Это моя новая помощница. Диана.

– Здрас-с-сь-ть…

И это у нее тоже хорошо получилось. Вроде и поздоровалась, но столько видимого пренебрежения вложила, что другой девице мало бы не показалось. А этой – хоть бы что. Подковыляла на своих спичечных ножках, растянула губы в широчайшей приветственной улыбке. Ничего особенного, кстати, в ней и нет. Ни кожи ни рожи. Сплошное недоразумение, а не помощница. Мама в сто, в тысячу раз красивее!

– Пап, так я могу с тобой поговорить? Без посторонних?

– Конечно, Маш. Поговорим, конечно. Сейчас и поговорим, коль у тебя для отца другого времени не нашлось.

– Так я документы вам на столе оставлю, Сергей Николаевич? Я попозже зайду. Боюсь показаться невежливой, но должна напомнить, что их надо очень быстро посмотреть, там ваша подпись нужна. Вы позовите меня, когда… освободитесь. Хорошо?

Надо же, сколько сквозит в голосе этой девицы тонкой иронии и понимания! Вроде того – мне очень вас жалко, дорогой шеф, но что поделаешь – не повезло вам с дочерью…

– Да, Диана. Иди. Я потом тебя позову. Спасибо.

Ой, да какие ж вы тут все взаимно вежливые, ребята! Если б не локотки на столе, не круглый мячик попы да не подсунутое совсем близко к шефу лицо, она бы, может, в эту вежливость и поверила. А так – не обманете. Значит, не зря, не зря мама вчера плакала…

– Пап… Это она, да? – как только за Дианой закрылась дверь, подступилась с вопросом Маша к отцу. – Это та самая, да?

– В каком смысле – та самая? Что за странный вопрос, Маша?

– Нисколько не странный. Ты вместе с ней в командировку ездил?

– Маш, с каких это пор ты заинтересовалась моими рабочими проблемами?

– Ты не ответил на вопрос, пап.

– Не ответил, и не собираюсь отвечать. И вообще, отпусти этот свой менторский тон. Ты не с дружком сейчас, ты с отцом разговариваешь. Кстати, давай лучше о твоем дружке и поговорим… Как его? Дмитрий, кажется?

– Да. Его зовут Дмитрий. Ты, кстати, прекрасно знаешь, как его зовут.

– Ну? И как же тебя угораздило, дочь?

– Что – угораздило? Что я такого сделала?

– А ты считаешь, это нормально, вот так в одночасье взять, собрать чемодан и уйти из семьи, прыгнуть в постель к первому встречному? Ни с кем не посоветовавшись?

– Пап… Относительно чего я должна была советоваться? Относительно постели?

– Прекрати, Маша. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Нет, не понимаю!

– Не понимаешь? Ну хорошо, я тебе объясню… Вот как ты считаешь, ты в хорошей семье выросла? В благополучной?

– Ну да… А при чем здесь…

– А при том! Ты хоть понимаешь, как ты по-свински поступила по отношению ко мне, к матери? Ты понимаешь, что нами пренебрегла?

– Да в чем?! Что я такого сделала? Ты же знаешь, мы с Димкой любим друг друга! Я разве скрывала от вас, что… что…

– Что ты с ним спишь?

– Пап, ну чего ты как домостроевец недобитый! Что за презрение в голосе? Ты от меня еще девичьей чести стребуй…

– Маш, да мне по большому счету плевать, спишь ты с ним или не спишь. Не считай меня уж совсем пеньком отсталым. Дело же не в этом. Дело в том, что нельзя быть такой эгоисткой, Маш… Надо считаться с тем, что у тебя родители есть, что они тебя любят, что они имеют право на исполнение полного родительского долга! А ты их стряхнула с рук, как старые рукавицы! Мы же не изверги, не истязатели, а нормальные родители! А ты – вещи в узелок и рванула не оглядываясь. Глупо! Глупо и несправедливо по отношению к нам!

– Пап! Подожди! Исполнение полного родительского долга – это что? Это ты свадьбу имеешь в виду, что ли?

– Да хотя бы и свадьбу, раз тебе так приспичило! Чтобы все по-человечески было, достойно…

– И с размахом?

– Да! Если хочешь, и с размахом! Ты же не сирота, в конце концов! И не ерничай, пожалуйста, по этому поводу! Молоко еще на губах не обсохло, чтобы над родителями ерничать! И вообще… Чтобы сегодня же домой вернулась, поняла?

Он давно уже, не замечая того, сильно сжимал ее предплечье – очень ощутимо и даже немного больно. Так было у отца всегда – воспитание поднималось по нарастающей. Начнет с пустяка, потом сам себя накрутит до высшей точки кипения. Так же когда-то и за школьные прогулы отчитывал. Практически теми же словами – и эгоистка, и родителей нельзя позорить, и семейную честь надо беречь…

– Ты слышишь меня, Маша? Ты сегодня же должна вернуться домой!

– Пап, я тебе ничего не должна. Я уже взрослая. Мне восемнадцать лет. И я хочу жить так, как мне нравится. Сама хочу.

– Да ты… Что ты вообще можешь – сама? Кто ты еще есть вообще? Да я до сих пор тебе из поездок мягкие игрушки привожу! И ты радуешься всегда, как маленькая! Сама она!

– Пап… Но ты же их сам привозишь, эти мягкие игрушки, я же тебя об этом не прошу… Да, я радуюсь, конечно. Потому что тебе это приятно, вот и радуюсь. Но я давно уже выросла, пап, я взрослой стала! Я самостоятельно жить хочу! А тебе просто так удобнее – считать меня маленькой…

– Ну, допустим. Хорошо. Допустим, ты уже взрослая. А скажи, взрослая наша, ты о маме хоть немного подумала? Я целый день на работе, а она там одна! Каково ей теперь, как думаешь?

– Пап, а ты о ней думаешь? Только честно? Или больше об этой своей думаешь, о помощнице с круглым задом? Только не говори, что я глупости несу, ладно? Я же все видела, когда сюда вошла!

Она и сама не ожидала, что отец так прореагирует. Будто на замок защелкнется изнутри. Встанет, быстро отойдет к окну, уставится в него, засунув руки в карманы, замолчит тяжело и надолго. Думала, он взовьется праведным возмущением, обзовет ее как-нибудь необидно – выдумщицей, например. А оно вышло все так… неправильно. Так нехорошо вышло! Зачем-то еще и «круглый зад» сюда приплела. Как будто это суть важно – какой у помощницы зад, круглый или квадратный. Но сказанного назад не воротишь – неловкие слова уже повисли в воздухе, обремененные тяжелым отцовским молчанием, и ни туда теперь и ни сюда…

– Пап… Ну чего ты молчишь? Значит, это правда, да?

– Что – правда, дочь?

– Ну… Что ты и она…

– Я не понимаю тебя, Маша. В конце концов… Чего ты от меня хочешь?