Но Дэмиан ушёл. И я осталась одна в темноте и холоде коридора. Один на один со своим чувством.

Оценив последние сводки, я отправилась на склад — мне не хотелось, чтобы Браунинг слышал мой разговор с Дион. Сводки были малообнадёживающими: люди нарушали режим — кто-то в панике, кто-то сознательно. Патрули предотвратили два ограбления магазинов, ещё два предотвратить не успели, изолятор госпиталя пополнялся каждые полчаса, в крематорий уехала первая партия трупов. 45 штук. На фоне этого нянчиться с разбитым сердцем подростка было по меньшей мере глупо, но именно это удерживало меня в реальности, не давало скатиться в ужас, ведь я ничего не могла сделать до тех пор, пока не восстановят щит, только бродить из угла в угол, как лунатичка и наблюдать, как растут показатели смертности.

С Браунингом мы больше не говорили о личном. Между нами установилось исключительно рабочее взаимодействие: я держала всё в себе, Дэмиан не пытался меня ни разговорить, ни приободрить — он был поглощён работой и наверняка личными переживаниями. Краем глаза я замечала, как он пишет сообщения Изе — сиделке своей матери. Наверное, так ему было комфортно, или он думал что так комфортно мне, а я не знала, что с этим делать. В итоге я не придумала ничего лучше, чем отпустить ситуацию — пусть всё летит к чертям собачьим и разваливается по дороге. Сейчас нам действительно не до чего.

По пути на склад я вспоминала себя, готовилась, морально настраивалась на разговор. Вспоминала, когда впервые влюбилась, когда впервые захотела близости с мужчиной, надеясь таким образом настроиться на одну волну с Дион.

Первая влюблённость случилось в школе, мне было тринадцать, всё плохое казалось мне тогда притягательным. Возможно, виною тому было строгое воспитание — мне хотелось запретного. А, возможно, через подобное проходят все. Наверное, только Нэлл под силу дать точный ответ. К сожалению, или к счастью, моё чувство осталось безответным — плохие мальчишки предпочитают плохих девчонок, исключения редки, и пары из противоположностей обычно не слишком крепки, и здоровыми такие отношениями можно было назвать с большой натяжкой — спасибо Нэлл за экскурс в психологию отношений. Он называл меня «Бледная Фло» и пару раз отобрал у меня учебный планшет, чтобы поиграть в игрушки. Мне казалось, что это признаки симпатии — уже тогда я научилась обманывать сама себя. Даже не знаю, чего я на тот момент хотела от него. Пройтись по парку за руку. Или чтобы он позвонил мне. Наверняка не больше. Явно я не хотела умереть вместе с ним.

В шестнадцать со мной случился мой сосед сверху. Он был старше меня на два года и уже умел обращаться с девушками. Он встречал меня с учёбы, дарил скидочные талоны на продукты и одежду — такое всегда в цене, лучше чем дешёвые побрякушки или поднебесно дорогие цветы из оранжереи, помогал с сортировкой и выносом мусора и подменял меня на общедомовом дежурстве — в Четвёртом районе, где я жила раньше и где сейчас живут мои родители, принято убирать подъезды и придомовую территорию силами жильцов. Он казался мне тем, с кем можно разделить тяготы совместной жизни, он и сам открыто намекал мне на это: говорил что хочет троих детей и не слишком лестно отзывался о женщинах, стремящихся работать, а не плодиться. На тот момент я уже года три как бредила Академией и блестящим профессиональным будущим в Отделе. Это был первый звонок. Второй случился в тот вечер, когда мы целовались у дверей моей квартиры. Он схватил меня за грудь, но я не испытала ни возбуждения, ни даже любопытства. Только стыд и отвращение. С того дня мы перестали встречаться.

Страсть обрушилась на меня уже в Академии. Патрик Коэн буквально сбил меня с ног — я налетела на него сразу после вступительного экзамена, весело размахивая листочком с проходным баллом. Я налетела на него и тут же пропала. Высокий, широкоплечий, красивый, он притягивал взгляды. С ним было интересно, Патрик умел располагать к себе, несмотря на то, что по итогам экзамена он мог рассчитывать на место только в патруле или охране. Мне казалось, что Патрик Коэн — лучшее, что случилось со мной. Наверное, тому поспособствовали внешние обстоятельства: я отчаянно хотела выйти из-под родительской опеки и плюсом к этому исполнить то, что требовал от молодых парней и девчонок социум — создать семью и обзавестись детьми. И Патрик сделал мою мечту реальностью. Почти.

Я не помнила, каким он был. Был ли он обходительным или грубым, любил он меня или лишь наслаждался полученной властью — я просто провалилась в собственное чувство, потому что пришла моя пора. Наступает такое время, когда инстинкты берут верх над разумом, и моё время наступило тогда, в восемнадцать. Патрик был моим первым мужчиной, и как ни странно, я помнила только первый раз — ощущения и эмоции — но не помнила, что было до и как мы к этому первому разу пришли. Возможно, он уже тогда показал себя таким, каков он есть, а я просто старалась этого не видеть. Я сосредоточилась на своих ощущениях: мне нравилось быть желанной, мне нравилось открывать для себя эту сторону жизни, пробовать новое.

Мы много занимались любовью, очень много, а когда страсть неумолимо начала угасать, на первый план вышли взаимоотношения вне постели. Теперь я не могла перебить воспоминание о грубом слове качественным оргазмом. Противоречивые упрёки не забывались после нежного утреннего секса. Крики стали пугать настолько, что я начала забывать, что такое желание, а обвинения во фригидности и бесплодности уничтожили моё либидо на целый год, а то и больше. Когда я впервые проснулась одна в постели в доме Максвеллов, я больше ничего не хотела, и была уверена, что никогда больше не захочу.

Но со временем — и с пришедшим спокойствием — организм стал требовать своего, и я справлялась с этим сама: повышенными физическими нагрузками, тяжёлой работой допоздна, спаррингами — ими я, похоже, восполняла тактильный голод, а, если становилось совсем невмоготу, то в ванной, под тёплым душем, собственными руками, и после стыдилась смотреть на себя в зеркало. Я ощущала себя мелкой девчонкой, которая совершила запретное. Ощущала себя неполноценной. А ещё ужасно непривлекательной, почти отвратительной — в целом, верила во всё то, что завещал мне Патрик. Как же трудно мне было принимать себя вне его установок! И я до сих пор не была уверена, что приняла окончательно.

После сближения с Дэмианом тактильный голод становился явственнее, а с наступлением карантина возможностей потратить энергию стало гораздо меньше. Я вдруг подумала о том, что мне предстоит пережить так 21 день. Не имея возможности куда-то деться. Только курсировать по этажам до тех пор, пока состояние атмосферы не позволит мне выйти наружу хотя бы в полной, самой мощной экипировке. Вот тогда, когда начнутся проверки, рейды и замеры, я смогу отвлечься от нарастающего напряжения. Я была уверена, что после Патрика уже никогда не смогу испытывать физического влечения к мужчине. И я ошибалась.

Браунинг не был в моём вкусе: ни внешне, ни внутренне — абсолютно мимо. Ещё с месяц назад я и не взглянула в его сторону. А сейчас у меня будто бы сбился внутренний компас или изменились вкусы — я, наконец-то увидела его перед собой. Увидела и не могла теперь оторвать глаз.

Я удалялась всё дальше по коридору и, подойдя к двери склада, коснулась считывающего устройства пропуском. Здесь было пусто, темно и тревожно: костюмы спецзащиты первого класса А+ стояли вдоль стен словно замурованные в стену мумии, их чёрные пустые глазницы смотрели прямо на меня. В углу пустовали рабочие столы складских служащих, туда я и направилась.