— А ноги эти люди моют?

— Обязательно!

Сусло из чана при помощи кувшинов перегружали на скинджам, или большой деревянный пресс. Там его держали 10–12 часов, собирая жидкость, стекающую из-под пресса в особые плоские деревянные чаны. Далее приходил черед бочек, сорокаведерных, окуренных серой, расположенных в подвалах. Надежно укрытое от воздействия внешнего мира, вино дозревало там.

У рачительного хозяина Юсуп-бея десятина виноградника в урожайный год давала до двухсот ведер вина, Не пропадало ничего, из произведенного лозой. Кроме вина, сусло шло на муселес. Отжимки из-под пресса служили кормом волам и коровам, удобрением для того же виноградника. Еще крымские жители умели изготавливать так называемый «виноградный мед». Отжимки на шесть часов заливали холодной водой, затем эту воду медленно выпаривали. Получалось вещество, действительно похожее на мед: желтоватого цвета, приторно-сладкое, тягучее…

Почему-то Аржанова думала, будто хозяйкой праздника на женской половине станет одна из жен хана, скорее всего самая младшая, третья по счету, турчанка Лейла, знавшая французский язык. С ней вдова подполковника была знакома. Только знакомство это два года назад привело Флору в западню, устроенную турецкой разведкой. Теперь Анастасия размышляла о том, как поведет себя в саду Юсуп-бея давняя ее крымская приятельница.

Однако, тревожилась она напрасно.

Шахин-Гирей не позволил своим женщинам принять участие в придворном рауте, посвященном его отъезду. Они вообще жили не с ним, а на трех судах, правителю принадлежавших и бросивших якорь в Керченской бухте, довольно далеко от берега, конечно, иногда жен и наложниц перевозили в крепость и доставляли в его апартаменты. Происходило это под покровом ночи и с большими предосторожностями. Нашим шлюпкам и баркасам запрещалось приближаться к ханским парусникам. Тем не менее, секрет их драгоценного живого груза знали абсолютно все.

Он служил излюбленным предметом разговоров у матросов российских военных кораблей, приходивших в Керчь после крейсерования вокруг южного берега полуострова. Офицеры, будучи на вахте, развлекались тем, что рассматривали суда в подзорную трубу. Они надеялись увидеть на их палубах какую-нибудь татарскую прелестницу без платка, накидки или чадры. Но днем парусники казались совершенно безлюдными.

Таким образом законы гарема торжествовали даже в стесненных условиях изгнания его владельца из пышного дворца в Бахчисарае. О том, каково женщинам пятый месяц жить в маленьких, темных и сырых каютах, скудно питаться и страдать от морской болезни, не беспокоился никто. Сами невольницы роптать не смели. Расправа с ними могла быть короткой: со связанными руками — в мешок и за борт, в море. Так водилось у турецких султанов обращаться с надоевшими или в чем-либо провинившимися обитательницами женской половины дворца на берегу Босфора.

Естественно, совсем не Лейла, миниатюрная и юная восточная красавица с вьющимися волосами цвета воронова крыла встретила Аржанову у столика «къона» с блюдом, уставленным сладкими закусками и напитками.

— Ах, Анастасия Петровна, душечка! Много слышала о вас от господина Веселитского, — приветливо говорила ей белокурая, полная дама лет сорока пяти, жена генерал-майора Филисова. — Пожалуйте к нам. Чувствуйте себя, как дома… Давно ли вы из Санкт-Петербурга?

— Я покинула столицу в феврале сего года.

— Вояжировали по Украине?

— Нет. Весну и лето провела в Курской губернии. Там у меня поместье.

— Наследственное или благоприобретенное? — зорко взглянула на нее генеральша.

— Досталось от покойного мужа, по завещанию.

— А в Крым вы надолго?

— Трудно сказать, ваше превосходительство. Здоровье, знаете ли, подводит. Врачи советуют осень провести у моря…

Между тем гостей на мужской половине собралось изрядное количество. В толпе пестрели красные фески и черно-каракулевые круглые шапочки крымско-татарской знати, белые чалмы духовенства. Беи, мурзы, имамы близлежащих мечетей, получив приглашение, брали с собою и родственников, дабы все убедились в том, что светлейший хан жив, здоров и как прежде пользуется покровительством русской царицы. Она дает ему войска, и бунтовщикам теперь придется подумать о сохранности собственной жизни. Совершенно ясно: турки обманули Бахадыр-Гирея и его сторонников. Десант из Стамбула так и не высадился на полуострове, хотя все лето его тут ждали с нетерпением.

Шахин-Гирей произнес краткую речь. Забыв про обычную для него меланхолию, правитель обратился к подданным с прочувственными словами, обещая им справедливость, мир и покой. Он призывал их забыть распри и честно служить своему государю. Он говорил о будущем страны, которое виделось ему светлым и прекрасным.

Обер-комендант Керчи и Ени-Кале генерал-майор Филисов ответил светлейшему хану со сдержанностью, присущей бывалому воину. Он пожелал Шахин-Гирею попутного ветра и удачного плавания от Керчи до крепости Петровская. Гарнизон, ему вверенный, сообщил генерал присутствующим, готов дать отпор любому вторжению и будет защищать боевые позиции до последней капли крови.

Татары вежливо улыбались.

Сейчас они не хотели думать о войне. Это для их предков война являлась доходным ремеслом. Буквально еще полстолетия назад крымцы держали в жутком страхе население сопредельных государств: Польши, Молдавии, Украины, Южной России. Свои разбойничьи набеги за добычей и особенно за невольниками они совершали регулярно и почти всегда благополучно возвращались на полуостров. У соседей не имелось сил, чтобы остановить движение многотысячной конной орды.

Но славные богатыри крымско-татарского народа, вроде хана Девлет-Гирея, в 1571 году разграбившего и до тла спалившего Москву, уснули вечным сном на кладбище при дворце в Бахчисарае. Ныне вольные сыны степей и предгорий пристанут к тем, кто могущественее, кто больше заплатит им за их нейтралитет.

По знаку светлейшего хана слуги внесли подносы, уставленные серебренными чарочками с виноградной водкой «ракы». Шахин-Гирей провозгласил тост за русских союзников.

— Шай-шай! — дружно ответили татары.

Придворный раут пошел своим чередом.

Анастасии хотелось, чтобы ее увидели здесь не только жены гарнизонных офицеров. Эту задачу чрезвычайный посланник и полномочный министр выполнил блестяще. Участвуя в оживленной беседе с Шахин-Гиреем и его визирем, или первым министром, Бекир-агой, Петр Петрович вдруг сказал, что народу собралось слишком много и для полноценного общения явно не хватает тех, кто знает тюрко-татарский язык, но выход есть — можно пригласить госпожу Аржанову, владеющую им в совершенстве.

Светлейший хан благосклонно кивнул.

Русская путешественница появилась на мужской половине. Разговоры тут на мгновение стихли. Все смотрели на нее. Вероятно, мусульмане растерялись бы еще больше, но Анастасия, с головой завернувшись в турецкую шаль на манер добродетельной крымчанки, опустила очи долу и приняла вид крайне смущенный и подавленный. Именно так должна была чувствовать себя восточная женщина, приглашенная в общество мужчин, людей высшего по сравнению с ней порядка.