Он держал Аню за руку и обстоятельно рассказывал, как меняется погода. Неожиданно и сильно потеплело, и Иван, совершенно как будто забыв о необходимой Ане операции, строил планы, как они вдвоем, а потом и с маленькой внучкой в коляске скоро будут гулять по парку. Он рассказывал, какое яркое светит солнце, какое высокое голубое небо открылось после обычных февральских метелей, каким весенним выглядит конец февраля в этом году… Автоматически бубнил про любовь и про семью – он рефреном говорил об этом постоянно, после каждой другой пришедшей на ум темы. Ему казалось, если что-то и может особенно подействовать на жену и действительно дойти до сознания Ани, вернуть ее к жизни, то именно такие слова.

И тут позвонила дочь.

– Пап, – сказала она радостно. – Ты почему трубку не берешь?!

– Да я… вообще-то нельзя тут, я звук сбросил…

– Ну да, ну да… Пап, а я с утра уже мама!

– Мама? – не понял отец. – Нормально мама, привет тебе передавала.

– Да нет, пап! – рассмеялась Катя. – Это я – мама! У меня дочка родилась!

– Господи, Катюша, уже! Ну поздравляю!

Катя радостно поделилась сведениями о параметрах новорожденной, сообщила, что уже принесли кормить и она сейчас дала девочке грудь и потому говорит так тихо и осторожно.

– Катя, Катюш, – взмолился Иван, – а ты поднеси к ней трубку-то, а?

– Пап, ну ты что, она же ест! – хихикала Катя над непонятливостью отца. – Куда я ей поднесу-то?

– Все равно, дочка, – настаивал Иван. – Все равно, мне очень нужно. Поднеси, пусть хоть прочмокает, хоть покряхтит. Послушать хочу.

– Пап, да послушаешь еще, – сердилась уже Катя. – Ну я боюсь ее потревожить! Пап, ну я ж сама с ней только еще несколько часов знакома, только присматриваюсь. – Катя умиленно смеялась, как видно, любуясь дочерью. – Да, да, моя лялечка… Вот как мы, вот… – засюсюкала, обращаясь к дочери.

– Чего она там? – поинтересовался отец.

– Теряет грудь и головкой трясет, ищет, – смеялась Катя. – Кряхтит… А головка такая замшевая, па-апа-а! Я даже не думала, что они такие сладкие!

– А то! – подтвердил отец. – Ну ты все-таки поднеси к ней трубку, Катенька, сделай, как я прошу!

– О господи! – взвыла дочь. – Ну что ты хочешь услышать?

– Да хоть что-нибудь! – воскликнул отец с отчаянием, непонятным Кате.

– Ой, боже мой, ну что за капризы! – прибавила она ворчливо. И вдруг испугалась: – Папа, а что с мамой?

– Потом, Катюш, все потом. Ты только поднеси ребенку трубку, очень нужно.

– Ладно, я сейчас ее разверну немножко…

Иван замер и вскоре услышал в трубке жалобное кряхтение, ойканье и бормотание Кати где-то на заднем плане и потом жалобный младенческий плач, скорее мяуканье новорожденной девочки.

– Анечка, Анечка, ты слышишь? – кричащим шепотом зачастил Иван, придвигаясь вместе с трубкой к самому лицу лежащей без сознания жены. – У нас внучечка родилась! Здоровенькая, красивая, три шестьсот! Слышишь, это она голосок подает, слышишь? Ты теперь бабушка! – Он еще поближе придвинул трубку к уху Ани. – Ты слышишь, Анечка, слышишь нашу маленькую?

Ему показалось, что Аня сглотнула. Он отпрянул, всмотрелся в жену. Движение горла повторилось. Померещилось еще и шевеление пальца. Иван закричал, призывая врача, и бросился из палаты. К нему уже спешили медсестра и доктор.

– Она шевелится! Она двигается! – кричал Иван. – Горлом! Глотает… И палец!

Врач ворвался в палату, склонился над пациенткой.

– Аня, вы слышите меня? Аня!

Больная опять дрогнула пальцем.

Раздался звук рингтона, врач гневно обернулся на Ивана, и тот заметил, что сжимает в руках звонящий телефон.

– Выйдите из реанимации! – резко приказал доктор. Иван подчинился.

Звонила Катя. Она уже успокоила дочь, которую снова кормила, и не могла понять, что там происходит у родителей.

– Папа, я ужасно тревожусь. Объясни мне, что с мамой. Не может она мне так долго не звонить. И даже сейчас… – Катя заплакала.

– Не плачь, не плачь, дочка, – заволновался отец. – Тебе нельзя, молоко пропадет.

– Но ты объясни мне толком – что с мамой? Она… жива?.. – Катя зарыдала.

– Жива, жива, Катенька. Просто больна. Но сейчас уже лучше, ее лечат. Сейчас улучшение. Катенька, я как раз в больнице, побегу сейчас к ней, а телефон придется выключить, нельзя тут. Но ты не волнуйся. Я тебе вечером позвоню.

– Папа, подожди! – закричала Катя. – Ну… Ну я не знаю, что спросить. Просто чувствую, что-то не так. А мама точно не умирает?

– Точно, дочка, ну что ты! Она как раз сейчас послушала нашу девочку, и ей сразу стало лучше.

Раздался снова скулеж ребенка, очевидно обеспокоенного материнскими слезами.

– Пап, ну ты держи меня в курсе.

– А ты будь умницей и думай только о хорошем.

– Ладно. Но только если ты будешь мне часто-часто звонить, – улыбнулась дочь.

– Хорошо, хорошо, целую, Катюша. – Ваня торопился назад к жене. – Ну что? Как? – зашептал он, сунувшись было обратно в палату. Но там царила суета, и его выдворили снова в холл. Он, собственно, ничего не успел увидеть, не понял, пришла ли в сознание Аня или нет.

Таких острых переживаний надежды и страха у него еще не было в этой истории. Он успел подумать: а если очнется? и я буду не нужен? – и тут же испытать отчаянное согласие на такой вариант. Пусть не нужен, но пусть только жива. Успел подумать: а если умрет? И закричать «не-е-ет!» в голове своей. Она не умрет, едва переводя дух от страшной мысли, сказал он себе, придав собственной внутренней интонации самую глубокую убежденность. Она не может умереть. Так не бывает. Ибо что я скажу тогда дочери…

И все-все показалось ему ерундой по сравнению со смертью, с ее непоправимостью. «Какая ж суета все, что нам кажется важным, – изумлялся Ваня. – Все суета и… все такая глупость. А понимаешь это, только подойдя вот к этой черте. Если бы я знал, что Аня когда-то может умереть! То есть я знал, конечно, все про это знают! – но я этого не понимал никогда. А если бы понимал – не так бы мы жили». Он вспомнил про Любу – с жалостью и смущением. Про то, как неловко они силились отомстить, про нелепый их, никому не нужный секс. «И чего достигли? – спросил себя с грустной усмешкой. – Только в души себе наплевали».

Из палаты наконец вышла медсестра. Ваня встал в ожидании вестей.

– Что там? – спросил смиренно.

– Похоже, ваша жена приходит в себя, – ободрила его девушка. – Вы тут посидите, врач выйдет, все вам расскажет.

– Ну что, вы меня пустите к Ане наконец? – бросился он к врачу, тоже вскоре вышедшему из палаты.

– Присядьте, – предложил доктор. – Вам пока туда не нужно заходить. С ней медсестры.