В барах всё меньше заказывают пиво и мороженое и всё больше горячительные напитки. День полон непредвиденных событий и непонятных предметов, но переговоры не продвинулись ни на шаг.

Затем наступает ночь, и тут уж ничего не поделаешь. Ночь к тому же безлунная. В темноте Сан— Джулио, берега которого слабо освещены осаждающими (свет фар убавлен, чтобы не беспокоить сон барона), кажется островом призраков, посмотришь на него, и даже мурашки пробегают по коже.

Поздно ночью одному из журналистов, дежуривших на площади, показалось, будто он видит над виллой барона какую-то большую чёрную тень.

Но журналист этот так молод, что никто не обращает на его слова никакого внимания. Более солидные его коллеги даже носа не высовывают из кафе, где тепло, уютно и можно поиграть в карты.

— Чёрная тень, говорите? Ну так, наверное, сам дьявол.

— А рога у него есть, не заметили?

— Запаха серы не почувствовали?

Спустя некоторое время этот журналист уже и сам сомневается, а видел ли он эту странную чёрную тень, — она ведь исчезла.

— Мне кажется, она висела там, прямо над крышей. Наверное, оптический обман...

На самом же деле это плыл большой воздушный шар, поднявшийся в воздух. Никто не видел ни его, ни «двадцати четырёх Ламберто», спрятавшихся под ним в двадцати четырёх корзинах для белья.

Холодный ветер, который обычно дует над озером с юга на север, относит шар в горы. Неторопливо, спокойно и беззвучно плывёт он по ночному небу. Ещё несколько часов полёта, он неслышно пересечёт границу и окажется в швейцарском воздушном пространстве, даже не подумав уплатить таможенный сбор.

Да, именно так всё, наверное, и произошло бы... Но случается ведь порой, что события неожиданно приобретают совершенно другой поворот.

На вершине одной из альпийских гор расположился детский спортивный лагерь бойскаутов.

И ребята задумали ровно в полночь запустить сигнальные ракеты — поприветствовать своих товарищей в лагере на вершине соседней горы.

Одна из ракет ярко освещает величественный аэростат с его двадцатью четырьмя корзинами.

Вторая ракета случайно задевает воздушный шар, и он загорается.

К счастью, в этот момент пассажиры его находятся всего в нескольких десятках метров от вершины. Пожар постепенно разгорается...

Короче, ещё до того, как шар взорвался, двадцать четыре Ламберто успевают приземлиться и сдаться юным спортсменам, приняв их за полицейских. А сдавшись, они уже не могут, разумеется, закричать: «Чур, не игра!»

В течение некоторого времени эта новость передаётся с одной любительской радиостанции на другую, всё никак не попадая, однако, на «официальную» волну.

Один радиолюбитель из Домодоссолы не совсем точно понял, что происходит, но тут же передал, что на вершину горы Моро опустилась летающая тарелка.

А другой радиолюбитель из Локарно, на севере Лаго Маджоре, тоже не очень хорошо расслышал новость и передал своим партнёрам, что двадцать четыре спортсмена уплетают сосиски в долине Виджеццо.

Все радиолюбители Пьемонта, Ломбардии и Кастель Тичино, прильнув к аппаратам, своими бесконечными «перехожу на приём», «заканчиваю приём» устраивают в эфире такую невероятную свистопляску, что уж совсем ничего невозможно понять.

И только на рассвете в Орте получают наконец точное и определенное известие о том, что банда из двадцати четырёх Ламберто без единого выстрела захвачена в горах на высоте две тысячи метров над уровнем моря группой мальчишек в коротких штанишках.

Немедленно отдаются распоряжения и контрраспоряжения. Моторная лодка с полицейскими и вооружёнными людьми в штатском осторожно приближается к острову как раз вовремя, чтобы увидеть, как с шумом распахивается окно и появляется всклокоченная голова мажордома Ансельмо, который что-то кричит.

— Что вы говорите? Громче, громче!

Ансельмо машет зонтом, будто это может усилить тихий, ослабевший от испуга и волнения голос.

— Барон умер! — кричит он. — Но что вы делаете? Не приближайтесь! Они будут стрелять! Они способны на всё!

— Успокойтесь, — отвечают полицейские. — Успокойтесь! Опасность миновала. Бандиты пойманы.

Ансельмо уже не слушает их. Он спешит в мансарду к этим соням, но все шестеро ещё крепко спят.

Всё, что Ансельмо может сделать, это написать печатными буквами записку и положить её на видное место, чтобы они увидели, когда проснутся:

Затем он открывает комнату, в которой заперт Оттавио. Он тоже спит как ни в чём не бывало.

— Который час? — спрашивает он, проснувшись оттого, что Ансельмо распахивает окно.

— Половина шестого.

— Уже вечер?

— Утро, утро! Вставайте скорее!

— Зачем? Что может быть срочного в такое время?

— Вы забыли, что умер барон, ваш дядя?

— Конечно, — отвечает Оттавио, — надо позаботиться о похоронах.

Пройдёт много лет и, наверное, даже много веков, прежде чем голубые воды озера Орта вновь увидят такие похороны, как проводы в последний путь барона Ламберто, — лучше цветного фильма.

Даже день выдался совершенно необыкновенный, неповторимый. Солнце, скрытое лёгким туманом, освещало окрестности каким-то особым, серебристым светом, а горы словно подняли свой зелёно-голубой театральный занавес, отчего вдали за их вершинами появилась величественная Монте Роза, подобно великану, смотрящему со своей высоты на маленьких людей.

Ближние и дальние, на берегу и на холмах, повыше и пониже в горах — сколько колоколен вокруг озера? Больше тридцати наверняка. И все они с самого раннего утра обмениваются торжественным перезвоном. И с каждой колокольни любуется зрелищем какой-нибудь пономарь или служка.

Пятьдесят тысяч человек собралось на восточном берегу озера и по меньшей мере столько же на западном. Мыс, на котором расположен городок Орта, так заполнен людьми, что не будь в его основании прочной скалистой породы, он, наверное, погрузился бы в воду.

Барона Ламберто все знали и прежде, до того, как остров захватили бандиты. Он был хорошо известен при жизни. Нетрудно представить, каким знаменитым стал он теперь — после смерти.

Прах его перевезут на лодке с острова в Орту и отсюда в Домодоссолу, где находится семейный склеп Ламберто.

Между островом и Ортой всего каких-нибудь пятьсот метров — слишком мало, чтобы похоронный кортеж мог растянуться во всю длину, поэтому решили — пусть движется не по прямой, а зигзагами, на манер тех китайских мостиков, которые, ведя вас из пункта А в пункт Б, всё время поворачивают то вправо, то влево, чтобы вы могли полюбоваться панорамой с самых разных точек.

Открывает кортеж большая лодка, в которой сидят священник и служки. Среди них особенно выделяются внуки лодочника Дуилио, всюду сующие свой нос, — такие непоседы, что, кажется, сейчас побегут по воде и не утонут. Они ссорятся с другими детьми из-за ведёрка со святой водой и получают от священника пару хороших подзатыльников.