На фонарный столб забрался молодой человек с диким взором, в жёлтом банте, лохматый – явно поэт. Жандарм не пытался остановить безобразие – наоборот, аккуратно придерживал пиита за штанину с растрепанными штрипками и одобрительно улыбался.

Сочинитель бросал строчки, словно гранаты:

Публика подхватывала кровожадные слова, перепевала на все лады.

Серафим кричал мне в ухо:

– Эх, малы мы ещё, жаль. Так бы я добровольцем япошек бить.

– И я с тобой.

Купец покосился на мою трость, но сказал про другое:

– Ты-то счастливец, у тебя брат – герой! Всех победит, вернётся в орденах. Ура!

– Уррра! – подхватил я, а следом за нами – сотни глоток.

Боевой клич, доставшийся нам в наследство от монгольских полчищ, нёсся над улицами и площадями имперской столицы.

Испуганные голуби носились, не смея приземлиться – будто растерянные души погибших.

* * *

Февраль 1904 г., Санкт-Петербург

На перемене, как всегда, сгрудились вокруг одноклассника, отец которого работал в типографии и имел доступ к свежайшим новостям.

Разглядывали иллюстрированное приложение, пахнущее краской: весь разворот занимали довоенные ещё фотографии кораблей эскадры Тихого океана, запертых ныне в Порт-Артуре.

Это были дни моего триумфа. Я так и не смог ни с кем сблизиться за четыре года гимназической жизни, не считая Купца, конечно. Наша дружба выглядела странно, но теперь я понимаю: два изгоя, два калеки (если считать тугой ум Серафима за уродство), мы поддерживали друг друга во враждебном мире, и это выглядело симбиозом меж двумя увечными.

Меня сторонились, считая слишком заумным; увлечения сверстников были либо скучны, либо недоступны. Благодаря стараниям преподавателя гимнастики Пана я сумел избавиться от костылей, но в лапту или футбол, разумеется, играть не мог. С другой стороны, мне было хорошо одному, в собственном мире, стенами которого были книги; игра в орлянку или чтение книжонок о Нике Картере и прочих «королях сыщиков» казались мне варварскими занятиями.

Но теперь я считался главным знатоком военного дела: ведь отец мой, инженер-капитан, служил по морскому ведомству, а родной брат был уже поручиком, кавалером двух орденов, командиром роты восточносибирских стрелков; кроме того, я многое знал из той области, в которой не только мои бестолковые одноклассники, но и люди постарше смыслили мало. У меня, например, был доступ к библиотеке Морского собрания Кронштадта; читал я быстро, буквально глотая страницы, и обладал чудесной памятью.

– Эскадренные броненосцы «Полтава», «Петропавловск» и «Севастополь» – систершипы, – пояснял я, тыча в фотографии.

Кто-то перевёл и рассмеялся:

– «Сёстры-корабли»! Что-то ты путаешь, Ярило: как они могут быть сёстрами? Они что – девки?

– Так называются однотипные корабли; у англичан корабль – «она», женского рода. То, что однотипные – хорошо: им удобно в бою выступать вместе, так как скорость, вооружение, все боевые возможности схожи, и адмиралу не надо задумываться, что какой-то вдруг отстанет от эскадры или окажется слабее товарищей, тем самым подведя остальных.

– Точно! Это как Купца в футбольную команду брать: неуклюж, неловок, по мячу ни за что не попадёт.

Все рассмеялись; Серафим ухмыльнулся и показал остряку тяжеленный кулак:

– Я и без вашего дурацкого пузыря разберусь, кому башку проломить.

Потом я рассказывал о новейших двенадцатидюймовках; о броне гарвеевской и крупповской; о дальномерах, радиотелеграфе, минах самодвижущихся и обыкновенных…

– Постой, – перебили меня, – не сходится. Ты говорил, что эскадренный броненосец – это главный корабль на войне, самый сильный. Вот как латный рыцарь на коне среди всякой пешей мелюзги, так?

– Не совсем, но ладно. Да, сила флота в первую голову зависит от числа броненосцев, верно.

– Как так получается: ты сам говорил, что у японцев всего шесть таких, а у нас – семь, больше. А уж наши моряки всяко сильнее хлипких япошек, которые даже снаряд-то поднять не смогут. А получается, наши сидят в этом самом Порт-Артуре, как мыши под веником, попрятавшись. Чего им не выйти в море да не побить макак сразу? И на саму Японию напасть. Почему такое?

Все загалдели наперебой:

– Заманивают! Чтобы не спугнуть. Не то разбегутся, как тараканы, лови их потом по всему Тихому океану.

– Болтун у нас умнее любого флотоводца! Чего в гимназистах прозябаешь, давно бы над флотом начальствовал, ха-ха-ха!

– Косоглазым британцы и американцы помогают, вот они и наглеют. А наши выжидают, чтобы не злить.

Я молчал. Приятели неожиданно задели струну, которая во мне самом звенела напряжённо с той самой январской ночи. Война шла второй месяц, а успехов не видно; эскадра действительно трусливо сидела в гавани, если верить газетным сообщениям.

– Так чего молчишь, Ярило?

Все смотрели на меня: кто недоверчиво, кто насмешливо; лишь Купец – с надеждой, что я сейчас всё разъясню, и станет ясно, как с арифметической задачкой на дроби.

– Думаю, дело в адмирале, – сказал я осторожно, – вот доедет до Порт-Артура Степан Осипович, и дело переменится.

– Точно! Макаров им задаст жару! Перетопит желторожих, как котят.

Но тут раздался звонок; ребята потянулись в класс, обсуждая перспективы нашей эскадры и споря, сколько продержатся японцы – неделю или месяц.

Я ковылял последним, и хорошо: никто не видел моего нахмуренного лица.

Мне самому хотелось верить, что вице-адмирал Макаров, автор первой минной атаки в русской истории, храбрец и умница, сможет разбить флот микадо.

Но что-то глодало внутри: то ли скупые рассказы отца о нашей вечной неготовности, о бестолковости и неразберихе, царящих в осаждённой крепости. То ли мучившее меня волнение за брата Андрея, которое не покидало с января.

Я вздохнул и вошёл в класс.

* * *

31 марта 1904 г., Порт-Артур

Весь месяц на кораблях Тихоокеанской эскадры царило радостное возбуждение; ушли в прошлое тяжкие мысли и уныние, связанные с катастрофой внезапного японского нападения. Степан Осипович живо наладил разведку и наблюдение: теперь ни одно движение японцев не оставалось без внимания и ответного действия. Пять раз адмирал выводил корабли в Жёлтое море, не только давая отпор противнику: ещё важнее было сколотить эскадру накрепко, приучить её к совместным действиям, поднять дух экипажей.

Все попытки адмирала Хэйхатиро Того затопить на фарватере пароходы-брандеры и тем запереть эскадру в гавани жёстко пресекались; круглосуточно шёл ремонт повреждённых в январском ночном бою кораблей. Макаров привёз с собой из Санкт-Петербурга лучших инженеров и мастеровых, несколько вагонов ценнейших запасных частей и инструментов: теперь каждый день приближал восстановление мощи русской эскадры. Известия об этом (Порт-Артур был наводнён японскими шпионами из числа китайского населения и корейцев), а также о подготовке на Балтике новой эскадры в помощь силам Дальнего Востока повергали японский штаб в уныние и сдерживали переброску войск морем в Корею.