— Вторуша, в усадьбу скачи, — решил боярин. — Пусть сани заложат и навстречу высылают. Не то, видит Бог, лишимся кормчего, до корабля его не доставив.

Холоп кивнул, дал шпоры коню, а Василий Ярославович подъехал ближе к сыну:

— Да, вишь, как получается, Андрей… Кроме как на корабле, крупном и ладном, до имения твоего не добраться. Малую лодку покупать — токмо деньги зазря выбрасывать, да еще и вас с Полиной в опасности ввергать. Видать, придется нам открывать схрон дедовский. У детей наших золото отбирать, дабы самим ныне перебиться.

— Не нужно, отец, — покачал головой Зверев. — У меня тут двести талеров случайно образовались. Говорят, должно хватить с избытком.

— Что же ты молчишь? Тогда погонять надобно! Коли в Луки Великие нам не надобно, то до ледохода вполне успеть сможем до Новгорода! Пахом, за стариком присмотри. Мы вперед поскачем!

Уже через четыре часа путники оказались в усадьбе возле Крестового озера. После полагающейся с дороги баньки и сытного обеда снарядились для нового перехода. Поскольку хотя бы без одних саней в обозе было не обойтись, боярин решил не ужиматься и велел заложить сразу семь повозок. На них можно было посадить всех корабельщиков, трех девок княгини, а заодно взять побольше вещей для молодых супругов, четыре пищали, как уже и сам Андрей называл свои ружья, с запасом пороха, а также шесть бердышей: три для князя Сакульского, его дядьки и пока единственного холопа, и еще столько же — для корабелов, на всякий случай.

Лучемира привезли только в поздних сумерках. Старика напоили горячим вином, покормили гречей с тушеной свининой, уложили в людской. А поутру, завернув в шкуру, отнесли и уложили в те же самые сани. Пожилой кормчий даже не проснулся.

Ольга Юрьевна всплакнула на крылечке, обнимая сына и невестку, поцеловала мужа, махнула платком. Обоз выкатился в распахнутые ворота, а следом через пару минут вылетели на рысях и всадники. Путь им предстоял не близкий, а солнце грозило в любой день превратить прочную ледяную дорогу в россыпь уплывающих по реке осколков.

Знакомым путем по Окнице и Удраю они доехали до тракта на Литовское княжество, но в этот раз никуда по дороге не свернули, а пересекли ее и снова спустились на лед реки. Удрай как-то незаметно превратился в Насву, и та ближе к вечеру привела их на простор широкой Ловати. Обоз повернул на север и еще часа три двигался по раскатанному до самого льда снегу, прежде чем боярин разрешил остановиться на ночлег. Навесив лошадям торбы, люди наскоро перекусили холодными пирогами, запили их квасом и завернулись кто в шкуры, кто в долгополые тулупы и охабни. Только Звияга, поставленный караулить в первую смену, ушел в лес, и вскоре оттуда послышались мерные стуки топора.

Зато утро порадовало путников запахом настоящей, свежесваренной куриной похлебки с пшеном и репой — разведенный караульными костер полыхал всю ночь отнюдь не впустую. После горячей еды и погода показалась теплее. Возчики запрягли лошадей, сани одни за другими выкатились на лед и заскользили вниз по реке.

Широкое русло, низкие, поросшие ольхой и ивой, берега, редкие проруби, оставленные поившими лошадей путешественниками, — и так час за часом, верста за верстой. Ни единой деревни, ни прохожего, ни проезжего — никого. Словно вовсе жизни нет на могучей реке. Василий Ярославович то и дело поторапливал холопов, опасливо поглядывая на сияющее в голубом небе солнце, но даже легкие сани скорее, чем рысью, лошади тащить не могли. Да и то животные быстро выдыхались, и каждый час минут на двадцать путникам приходилось переходить на спокойный шаг. Единственное, что мог сделать своей волей боярин, — так это удлинить день. Поэтому на ночлег обоз остановился только в полной темноте. А с первыми лучами солнца невыспавшиеся люди и недовольно фыркающие лошади опять двинулись в дорогу.

Вскоре после полудня Ловать повернула на восток, и Лучемир, заворочавшись в шкуре, неожиданно громко заявил:

— А половину пути, почитай, прошли. Теперича на уменьшение пошло.

Ему никто не ответил, а река спустя пятнадцать верст передумала и вернулась к прежнему направлению. Около полудня пятого дня реку пересек зимник, вынырнувший из осинника слева и тут же скрывшийся в густом березняке на правом берегу. Широкий, метров десяти, тракт тоже поражал своей пустынностью. Видать, все, у кого имелась нужда отправиться в путь, успели сделать свои дела заблаговременно. Готовым в любой миг растаять дорогам уже никто из опытных людей не доверял. Это вызывало у Андрея нехорошее предчувствие — но изменить он все равно ничего не мог. Оставалось надеяться на удачу.

— На Руссу, похоже, поворот, — зачем-то привстал в стременах Василий Ярославович. — Стало быть, нам всего два дня осталось. Успеем!

И вправду, вскоре они миновали деревню дворов в пятнадцать, что обосновалась на пологом, обрывающемся к реке, взгорке, через два часа — еще одну. Местные провожали их взглядами, некоторые махали руками, осеняли знамением, крестились сами.

— Ничего, один переход всего остался, — буркнул себе под нос боярин. — Проскочим.

Еще один ночлег на камышовой отмели, потом два часа пути среди черных от ивняка берегов — и Ловать вдруг развела берега в стороны, открыв впереди бесконечную, до горизонта, равнину.

— Погоняй, погоняй! — крикнул боярин Лисьин. — Поспешай, косорукие! К вечеру в Новгороде будем!

Лошадки затрусили чуть быстрее, помахивая мордами и изредка вздергивая хвостами. Верста, другая, третья — и путники оказались в белой бесконечности. Белизна впереди, белизна позади, белизна по сторонам. Белый ноздреватый лед под ногами, белое, затянутое пеленой облаков небо. Даже горизонта не различишь — столь незаметно одно переходило в другое. Скачешь, скачешь, скачешь — а ничего вокруг не меняется, словно ты завяз в невидимой паутине и подпрыгиваешь на одном месте.

От отчаяния спасали, как всегда, лошади. Именно они, родимые, пометили частью заметенную, частью расчищенную ветром дорогу. То тут, то там на ледяном панцире, среди крупенистого снега, вмерзшие наполовину в озерную твердь, темнели короткими пунктирами зеленоватые и коричневые катышки. А значит: путники не заблудились, не закружились в белой пустыне, не стояли на месте. И можно снова и снова погонять замученных трудным переходом коней.

— Долго еще, деда? — окликнул старого кормчего рыжий холоп.

— При попутном ветре засветло причалим, — присел, кутаясь в овчину, Лучемир. — А коли поперечный, то токмо к утру.

— А коли на рыси? — поинтересовался Зверев.

— А кто же ее, кошку ушастую, знает? — прищурился старик, послюнил палец, поднял над собой и тут же спрятал обратно: — Холодно, однако, ныне. Не поймешь.

Лошадь во вторых санях споткнулась, сбилась на шаг. Из-за нее пришлось снизить скорость всему обозу. Василий Ярославович смирился и промолчал. Загонишь коней — вовсе посреди озера останешься. Несколько лишних часов все равно ничего не решали. Однако и дневку он делать не позволил.

Сквозь пелену облаков солнце определялось только примерно, по более светлому месту. Сперва ярким казался небосклон над горизонтом, потом это пятно сместилось выше, еще выше, но, так и не достигнув зенита, поползло обратно вниз. А потом на озере стало смеркаться. Тем не менее боярин, выехав вперед обоза, продолжал двигаться широким походным шагом.