А дальше… Дальше все понятно. Жаль только, что это не по правде. Жаль, что она не видит его в мушкетерском костюме…

Шляпу Джонни склеил сам. Из картона. А мама обтянула ее серым блестящим шелком от подкладки старого пальто. Джонни насобирал, где только мог, разных перьев, навязал их на изогнутую проволоку, и получился пышный хвост для шляпы, который называется "плюмаж".

К старым маминым сапожкам на каблуках Джонни пришил зубчатые отвороты из клеенки. Все остальное помогли ему сделать друзья: Серега Волошин, Вика и братья Дорины. Братья-близнецы Стасик и Борька теперь учились уже в седьмом классе, а Вика и Сергей в восьмом, но никто из них не смотрел на третьеклассника Джонни как на маленького. Это был их боевой товарищ, испытанный во многих славных делах. Он не раз выручал их. А они выручали его.

Стасик и Борька сделали для Джонни жестяные звонкие шпоры-звездочки и вырезали из дюралевой полоски тонкий мушкетерский клинок. Дюралюминий — это, конечно, не сталь, но шпага блестела и звякала вполне по-боевому. А ручка у нее была из твердой березы, с узорами и латунным щитком, чтобы закрывать руку.

Сергей отдал для этой шпаги широченный желтый ремень с узорной пряжкой (раньше Волошин подпоясывал им свои модные штаны).

Потом пришла на помощь Вика. Она знала толк в костюмах. Она занималась в кружке, где учат рисовать, и хотела стать художницей, но не такой, которые пишут картины и делают рисунки для книжек, а специальной: чтобы придумывать всякие новые одежды.

— А может быть, я буду заниматься рисунками для тканей, — мечтательно сказала Вика. — Представляешь, Джонни, идешь ты в ярко-желтой рубашке, а на ней — черные старинные аэропланы. Здорово, да?

Джонни согласился, что это очень здорово, но попросил Вику не отвлекаться и поскорее заняться его плащом. Вика послушалась. Она соорудила чудесную плащ-накидку — из голубого сатина с золотистой каймой и разноцветными мушкетерскими крестами, которые были нашиты на спине, на груди и на рукавах-крыльях.

Счастливый Джонни сказал Вике, что она обязательно будет лауреатом самой главной художественной премии, унес обновку домой и перед большим зеркалом надел полное обмундирование.

Все было прекрасно! Замечательно… Почти все. Только вот красные штаны от спортивного костюма выглядели слишком современно. Джонни кончиком шпаги почесал затылок, поразмыслил и вспомнил, что у мамы на старом халате есть блестящие большие пуговицы. Переливчатые, как алмазы! Если их пришить по бокам к штанинам, будет самый старинный вид!

Мама для порядка сказала, что Джонни со своим костюмом разорит весь ее гардероб, но пуговицы отдала.

Джонни устроился в кресле и взялся за дело. Он сидел, работал и никого не трогал. И вообще это был хороший вечер. Мама у настольной лампы читала фантастический роман в журнале "Вокруг света", папа смотрел передачу о фресках (это картины такие на стенах) в каком-то старинном монастыре, Джонни по одной пуговице отпарывал от халата и пришивал к штанам.

И тут принесло сестрицу Веру Сергеевну.

Она увидела, чем занимается Джонни, и громко удивилась. Она заявила, что ради своих глупых выдумок он портит хорошую вещь. Халат еще совсем новый! Кроме того, таких прекрасных пуговиц теперь не отыщешь в магазинах.

— Да ладно уж… — сказала мама, чтобы ей не мешали читать, а папа сел ближе к телевизору.

А Джонни промолчал. Он как раз вдевал нитку в иголку.

— Знаете, что меня всегда поражало в этом человеке? — произнесла сестрица Вера. — Его умение презрительно молчать! Он еще в детском саду изводил этим всех воспитателей!

Это была неправда: не всех, а только Веру Сергеевну, которая была воспитательницей его группы.

— Ты сама изводилась, — сдержанно заметил Джонни. — Сама привяжешься, а потом психуешь.

— Евгений… — сказала мама из-за журнала, а папа сел вплотную к экрану.

— Ну вот, — откликнулся Джонни. — Если молчишь — плохо. Если скажешь — опять плохо.

— Смотря что скажешь, — язвительно проговорила Вера Сергеевна. — Если такие слова, как своей учительнице, то любой человек не выдержит.

— А что случилось? — встревожилась мама. И отложила журнал.

Джонни задумчиво спросил:

— Папа, правда, что в старые времена доносчикам отрубали языки на площади?

Папа, который был знатоком старинных обычаев, рассеянно заметил, что, кажется, правда, вынул из тумбочки наушники и подключил к телевизору.

— Что он опять натворил? — поинтересовалась мама у Веры и неприятно посмотрела на Джонни.

— Я не доносчица, — гордо сообщила Вера. — Но сегодня я встретила Инну Матвеевну, и та чуть не плачет. Ваш любящий сын заявил ей, что ему не нравится ее прическа!

— Это правда? — нехорошим голосом произнесла мама.

Это опять была неправда. Инна Матвеевна снова сказала Джонни, что ее выводят из себя его космы. А Джонни ответил, что ему тоже, может быть, не по вкусу чьи-то крашеные волосы, но он к этому человеку не пристает.

Джонни сейчас так и объяснил маме. А она почему-то охнула и взялась за сердце.

— Чьи же волосы ты имел в виду? — почти ласково спросила Вера.

— Наташки Ткачевой. В детском саду она была белобрысая, а сейчас какая-то рыжая.

— Но смотрел ты не на Ткачеву, а на Инну Матвеевну!

— На кого же мне смотреть, если я говорю с учительницей? — невинно откликнулся Джонни.

— Ты изверг, — жалобно сказала мама. — За что ты так не любишь Инну Матвеевну?

— Я? Это она меня не любит!

Вера опять вмешалась и заявила, что Инна Матвеевна прекрасный педагог и очень любит детей.

— Детей — может быть… — заметил Джонни.

— Она всю жизнь мечтала быть учительницей! Я ее хорошо знаю. Мы учились на одном курсе.

— Тогда все ясно, — сказал Джонни.

— Что? — обиделась Вера Сергеевна. — Что тебе ясно?

— Да так… — уклонился Джонки. — Просто я не знал, что вы вместе учились. Она выглядит гораздо моложе тебя.

Мама перестала держаться за сердце, дотянулась и хлопнула Джонни по заросшему загривку.

Это было ни капельки не больно. Однако Джонни встал, отложил шитье, а потом, прямой и гордый, удалился в коридор. Нельзя сказать, что его душили слезы, но обида все же царапалась. "Опять несправедливость и насилие", — подумал Джонни. Оделся, вышел на улицу и зашагал знакомой дорогой. Он знал, что тихая музыка и мечты о прекрасной незнакомке успокоят его.

Кроме того, у Джонни появилось предчувствие, что сегодня что-то случится.

В этот вечер музыка звучала очень долго. И не только знакомая. Была и разная другая — тоже очень хорошая. Потом стало тихо, и Джонни одиноко стоял у тополя и смотрел, как под фонарем кружатся бабочки-снежинки. Он много времени стоял. И ждал. А потом подумал, что ждать нечего, потому что у него окоченели руки и ноги.