Черногория, страна с завораживающим названием, над которой витает память о кровавых битвах. История — опиум Восточной Европы. От нее подскакивает уровень адреналина. Черногория — это выход к морю, если Сербия его потеряет, то Балканы сомкнутся вокруг нее. Парень из Черногории в студенческом офисе: нет, он не националист, он никого не хочет задеть, но, когда он смотрит на Которский залив, сердце у него замирает. Мы не воевали ни за Трансильванию, ни за польско-венгерскую границу. Не знаю, буду ли я защищать Балатон, если дойдет до этого. Я — венгр, но когда я смотрю на Которский залив, сердце у меня замирает.

Наше дело правое! От студенческих постеров веет Зимним дворцом. Горстка сбитых с толку юнцов вещает по телевизору, какая горстка — вот в чем вопрос, говорит Душан. Он смеется где надо, видно, что не впервой. Анекдоты и хохмы сочиняют в пресс-клубе студентов. За несколько недель они стали настоящими профи. Официальная единица измерения демонстрантов — горстка. 1 горстка = 20 000 студентов. Они проиграют только тогда, когда станут хитрей противника.

Уличный спектакль с участием ОМОНа. Макбет на загаженной голубями мостовой в шортах цвета хаки. Он спятил — на морозе в минус пять кукарекать перед кордоном! Леди Макбет умывается в ночной сорочке. Они катаются по куче мусора, к их телам прилипает жвачка и шелуха от семечек, актеры просто герои, зрители тоже герои, в каждом есть что-то героическое, даже слезы наворачиваются на глаза. Стоящие вокруг ритмично хлопают в ладоши, чтобы согреться, — рефлекторные аплодисменты. Омоновцев все это не колышет, стоят, как деревья в лесу. Лорд и леди М. зря сходят с ума, время еще не настало. Настанет, когда боснийские, хорватские и сербские ведьмочки проварят язык в едином котле. Когда сливовые сады Шумадии двинутся на Белград.

В девятнадцатом веке южнославянские просветители за основу литературного сербохорватского языка взяли диалект Герцеговины. Здесь, средь бесплодных скал, язык сохранил свою первозданность. Тито еще и остыть не успел, когда в горном селении Междугорье явилась Дева Мария и обратилась к верующим по-хорватски. Она представилась покровительницей мира и призвала всех молиться за мир, что верующих весьма удивило, потому что они тогда жили в мире. Массовые захоронения уже поросли быльем. Все забыли уже, как во время войны женщин и детей бросали в окрестные ущелья. В этом библейском краю послание Девы Марии пробудило в сердцах людей надежду, что мир сохранится и дальше.

Как утверждали дети, Мария была женщиной лет двадцати пяти, среднего роста, в голубом платье. По четвергам она посылала короткие, напоминающие гороскоп послания через девочку (тоже Марию). Например: сегодня я вас призываю, чтобы вы не впадали в искушение! Она упрекала верующих, если они собирались в недостаточном числе, предупреждала их о грозящей опасности и просила, чтобы они молились по четкам, что показалось бы извращением даже членам общины Тезэ.[43] Полный круг молитв состоял из трех верую, восемнадцати отченашей и ста шестидесяти богородиц. Единицей измерения служил десяток: один отченаш и десять богородиц, с этим верующие расправлялись за пять минут, а за полтора часа проходили три больших круга по четкам.

По описаниям избранных детей, Дева Мария выглядела совсем как в кино. После премьеры народ наводнил селение, ставшее местом паломничества. Приезжих здесь всегда больше, чем постоянных жителей. Явись Матерь Божия годом раньше, Тито тоже мог бы услышать благую весть, он знал хорватский от отцовской родни, а мать-словенка прочила его в священники. Матери следовало понять, какие ставки стоят на кону, и не вмешиваться. Трудно поверить, что Господь Бог ничего не знал о предпринятой его матерью миротворческой акции. Собственно, он и раньше никогда не скрывал своих симпатий, как в случае с Каином, например. И потому — к великому сожалению сербохорватского языка — вмешался в события.

На судебном процессе Гаврило Принцип назвал себя сербохорватом.

Фра Джованни да Капистрано[44] мечтал о мученической смерти. Примеров для подражания на церковных стенах было достаточно: святые мученики, пронзенные стрелами, подвергнутые колесованию, четвертованию, распятые, удушенные, заживо освежеванные. Он надеялся, что когда-нибудь и его изобразят на церковной стене, но реальность суровее стенных росписей. Что ни день, то очередная неудача, очередная кара, очередной крюк по дороге к раю. Он сражался на передовой, и один его хладнокровный вид обращал в бегство самых фанатичных из янычар. Его отец, наемник короля Лайоша, участвовал в неаполитанской кампании. Джованни заложил основы своей карьеры преследованием евреев. Затем, по совету своих начальников, он обратился против магометан. Турецкая осада Белграда — вот его шанс, если он переживет ее, не попасть ему в святцы. Будучи предводителем крестоносцев, он отличается в решающем сражении, когда, нарушив приказ, атакует позиции османской тяжелой артиллерии. После битвы он разражается рыданиями, чувствуя себя покинутым и несчастным, но Господь слышит его мольбы, его схватывает почечная колика и прорывается геморрой, кровотечение такое сильное, что он не может подняться, чтобы приветствовать короля. Он тихо истекает кровью и умирает, как и мечтал, на соломе, дело его передают в Ватикан, но тут Венгрия раскалывается надвое, и процедуру канонизации перечеркивает география. Лишь через двести пятьдесят лет, когда Белград был освобожден, ему удалось проскочить в игольное ушко.

Я вижу флаг Венгерского демократического форума, потом Лежака,[45] он, как в замедленной съемке, машет собравшимся, словно протирает окно (без CIF’a, который лучше обычных моющих средств). Он явно испытывает ностальгию, ведь сейчас он снова вознесен над толпой. Он стоит на помосте бок о бок с Драшковичем, ветер слегка развевает его волосы и партийный флаг с тюльпаном, которым помахивает один из его людей (то ли телохранитель, то ли член делегации). Лежак застенчиво улыбается, он тоже писатель, только, в отличие от Вука, бояться ему уже нечего. Он медленно машет рукой, протирает стекло, стирая следы проклятого прошлого, и от имени партии и народа приветствует, поддерживает и передает символические дружеские объятия.