Бернардо Гусман пододвинул к себе стакан и щедро плеснул туда красного вина. Мне он ничего такого не предложил.

— Сеньор Фонсека написал, что на мельнице были обнаружены два трупа. Оба были заколоты шпагой, причем характер ран свидетельствует, что один из погибших убил другого.

— Я же говорил вам, — прервал я судью с досадой, — я его толкнул, и он налетел на шпагу Верзилы…

— Я помню, — все так же бесстрастно отозвался отец Лауры. — А второй погибший якобы напоролся на ваш клинок. Удивительное совпадение, вы не находите?

Я пожал плечами.

— В драке всякое случается, господин судья.

— Разумеется. А теперь мне хотелось бы узнать, отчего вы так уверены в причастности к этому нападению — если допустить, что это было нападение, — благородного дона Альвареса де ла Торре.

Наступал самый опасный момент нашего разговора. Тот самый момент, ради которого я и явился в дом главного судьи Саламанки. Я вдохнул побольше воздуха и, глядя прямо в маленькие подозрительные глазки своего будущего тестя, сказал:

— Оттого, сеньор, что граф собирается жениться на вашей дочери, а она любит меня.

Это его проняло. Рука, державшая стакан с вином, дернулась, и на зеленой скатерти стола расплылось большое темное пятно.

— Вы… вы в своем уме, сеньор Диего?

Я предполагал, что старый судья может отреагировать на подобное признание бурно, поэтому не обратил внимания на эти оскорбительные слова.

— В середине следующего месяца, — продолжал я как ни в чем ни бывало, — мой батюшка, дон Мартин де Алькорон, намеревался нанести вам визит и договориться о помолвке. К сожалению, граф опередил его. Однако графу стало известно — полагаю, что от дуэньи Антониллы, — о том, что между Лаурой и мной…

Тут я замолчал, потому что судья издал какой-то хриплый квакающий звук. Лицо его побагровело, скрюченные пальцы судорожно расстегивали застежки воротника.

— Вам нехорошо, сеньор Бернардо? — осторожно спросил я.

Ответом он меня не удостоил. Справившись наконец с воротником, судья дрожащей рукой поднес к губам стакан и одним глотком выпил вино.

— С вашего позволения, я продолжу. Дон Альварес оказался в сложном положении. Вызвать меня на поединок он не мог, потому что при любом исходе терял Лауру. Если бы граф меня убил, ваша дочь никогда не простила бы ему этого, если бы вышло наоборот… впрочем, это и так понятно. И тогда он решил натравить на меня этих головорезов…

— Доказательства, — каркнул Гусман. — Где ваши доказательства?

Единственным доказательством, которое я мог привести, не покривив душой, было отсутствие у меня иных врагов, кроме молодого де ла Торре. То есть враги-то, конечно, имелись, вот только представить, как тот же секретарь декана нанимает убийц, чтобы отомстить мне за прошлогоднее унижение, было выше моих сил.

Впрочем, я понимал, что подобный аргумент вряд ли убедит судью. Поэтому я сделал скорбное лицо и сказал:

— Перед смертью один из убийц назвал мне имя.

Судья подался вперед.

— Чье имя?

Я вздохнул.

— Ну, ясно же, чье… Человека, который заплатил им за то, чтобы они зарезали меня спящим. И человек этот…

Я искренне надеялся, что мне не придется лгать судье. Пока что я говорил чистую правду — когда Шрам напоролся на клинок Верзилы, он действительно пробормотал что-то вроде «Сантьяго». Возможно, в последний миг своей жизни он решил воззвать к своему святому, а может, так звали его напарника и он хотел попенять ему за неловкость. Так или иначе, имя было произнесено. А вот что это было за имя, я предпочел бы не уточнять. Поэтому я медлил, ожидая, что нервы судьи не выдержат.

Мой расчет оказался верен.

— Достаточно! — вскричал Гусман. — Это ничего не доказывает! Разбойник мертв, свидетели спали. Любой суд отвергнет подобное «доказательство», сочтя его инсинуацией.

— Не забывайте, сеньор, что я и сам будущий правовед, — сказал я с достоинством. — Вы, разумеется, правы. Юридической силы такое доказательство не имеет. Однако, если я подам иск, репутации графа может быть нанесен значительный ущерб. Поэтому я посоветовал бы вам предложить дону Альваресу сделку. Я не стану выдвигать против него обвинений, а он откажется от своих намерений в отношении вашей дочери.

Старик прищурился и бросил на меня странный взгляд. Потом повернулся и громко щелкнул пальцами. Из тени тотчас же выступил старый слуга с красным, словно обветренным лицом.

— Бокал молодому господину, — распорядился Гусман. — Да поживее.

Когда бокал появился, судья сам наполнил его — до краев.

— Давайте выпьем за то, что более всего дорого нашему сердцу, — предложил он.

— С удовольствием, сеньор Бернардо, — сказал я. — В таком случае я хочу выпить за вашу дочь. Я не знаю более драгоценного сокровища…

Старик желчно усмехнулся.

— А я знаю, сеньор Диего. Я уже тридцать лет вершу суд в этом городе и глубоко убежден в том, что главная ценность Божьего мира — это справедливость. Можете не верить мне, мой юный господин, но справедливость мне дороже дочери. Давайте же выпьем за справедливость!

Вино было отменное. Забегая вперед, должен сказать, что больше такого прекрасного вина мне пить уже не доводилось.

— Вот что, сеньор Диего, — сказал судья, провожая меня до дверей, — давайте условимся так. Мне потребуется некоторое время, чтобы связаться с графом и договориться с ним о расторжении помолвки. Скажем, дня два или три. Вас же я попрошу не уезжать на это время из Саламанки — возможно, ваше присутствие потребуется для заключения мирового соглашения…

— Я бы предпочел избежать юридических формальностей, — заметил я.

Гусман понимающе кивнул:

— Конечно. Это и в моих интересах. Но на всякий случай… Где вы остановились?

— На улице Сан-Себастьян, в доме вдовы Хуарес.

— Отлично. Когда все решится, я пошлю к вам слугу. И вот еще что… — Старик замялся. — Прошу вас в эти дни не искать встреч с моей дочерью. Вы можете обещать мне?…

— Ну, разумеется, — великодушно ответил я.

Мой будущий тесть с облегчением вздохнул.

— Я рад, что не ошибся в вас, молодой человек. До встречи, сеньор Диего!

Я покинул дом судьи в прекрасном расположении духа. Одним ударом мне удалось разрубить паутину, сплетенную де ла Торре вокруг моей возлюбленной. Теперь-то Альварес будет вынужден отступить! Перспектива судебного разбирательства в испанском королевском суде способна испугать даже самого богатого человека в Кастилии. Процесс может тянуться годами, и все эти годы за спиной графа де ла Торре будут шептаться — а, это тот самый, что подослал убийц к благородному Диего Гарсии де Алькорон. Я был уверен, что расставил врагу ловушку, из которой он не сможет выбраться, не отказавшись от моей Лауры. Я чувствовал себя умным, хитрым и предусмотрительным. Меня отнюдь не смущал тот факт, что в моем кошельке после вчерашних трат было совсем пусто, так что я не мог даже пообедать.