— Это дело. А вот у меня был, помнится, случаи в горах. Думал я там, за хребтом Кавказа, укрыться от всяких царей. И вот решил однажды содеять преступление, составляющее пережитки местных обычаев. Встал перед выбором: то ли уклониться от примирения и не отказаться совершить кровную месть за убийство, то ли уплатить и принять выкуп за невесту деньгами, скотом или другим каким имуществом. А может, даже принудить женщину ко вступлению в брак… Или наоборот, этому вступлению воспрепятствовать — сейчас уже и не помню…

— Надо же! Вон до чего дошло!

— …И вот так целыми днями! — вздохнул Полелюй, открывая дверь. Они с Жихарем уже давно стояли на крыльце и выслушивали пьяную староразбойничью похвальбу. — И болтают, и болтают… Потом драться начнут… Ножей мы им, конечно, не даем, так они, представляешь, навострились в деревянные ложки заливать свинец и друг дружку лобанить!

— Боевые старички, — одобрил богатырь. — Где же мои наставники? Не поубивали еще там всех?

— Кот и Дрозд у нас тихие. Сейчас сам увидишь…

В просторной горнице за чисто выскобленными столами сидели ветхие сивые люди, зачастую кривые, одноухие, однорукие или одноногие. По стенам развешано было различное оружие — выполненное, впрочем, из дерева.

— Дерево заморское, бесценное, — пояснил староста. — Очень легкое — там из него делают плоты и даже выходят в море. Таким хоть целый день по башке колоти — ничего не будет. Дерево, конечно, дорогое. Но мне для моих постояльцев злата-серебра не жалко — правда, ребята?

Отставные злодеи поглядели на Полелюя так, что любого другого на его месте испекло бы в пепел, но вслух закричали:

— Правда, батюшка! Правда, благодетель! Дом — это наша большая семья! У нас сытое житье, у нас чистое белье! Мы бодры, веселы, котелки у нас полны, в каждой чашке — кашка, в каждой кружке — бражка, а по праздничным по дням мы и девок трям-трям-трям…

— Знают порядок, — шепнул Полелюй. — Я сюда иногда молодых разбойников привожу — показать, как им хорошо и уютно будет у меня в старости. Вот они увидели тебя и подумали… Ребятушки, а где-ка у нас Кот с Дроздом, почему не вижу?

— Полезли на крышу — голубей гонять, — отозвался безносый дедуля.

— А почему мы их со двора на крыше не узрели?

— Так ведь чердак — не ближний свет. К тому же вверх карабкаться… После завтрака ушли, к обеду велели ждать… Они, поди, еще до лестницы не добрались…

— Не буду я ждать, — сказал Жихарь. — Где у вас голубятня?

По дороге на голубятню богатырь думал, что на месте молодого разбойника нипочем бы не соблазнился здешним житьем. Это какое же благоразумие и предусмотрительность надо иметь! Бражку тут явно дают не вволю, а по мерке, насчет же девок и вовсе сомнения огромнейшие…

— Лучше в поле голову потерять! — вслух решил он и высунул голову из чердачного окошка.

— Правду говоришь, родимый! — сказал старичок, который стоял на карачках, дугой выгнув спину. Глаза у старичка с годами не выцвели, сохранили зеленый оттенок и продольный зрачок. На гнутой спине у этого старичка стоял босиком другой, столь же древний, и пытался, помогая себе длинным и вострым носом, отпереть засов на голубятне.

— Кот и Дрозд, спасите меня! — дитячьим голосом сказал Жихарь.

Верхний старичок зашатался и полетел вниз, но не убился, а рассмеялся, подхваченный богатырской рукой…

…Прославленные разбойники даже не удивились, узнав, что их питомец не пал жертвой хищных зверей, не был растерзан поедучими ведьмами, и даже наоборот — прославился и возвысился. В таком возрасте обычно уже ничему не удивляются.

— Говорил же я тебе, старому дураку, — не пропадет! — сказал Дрозд Коту. — После нашей-то науки!

— И я тебе, старому дураку, то же самое толковал! — промурлыкал Кот. Он потерся об Жихаря спиной и разразился хриплым мявом, означавшим не то смех, не то плач.

Порадовавшись встрече и всплакнув, разбойные деды принялись наперебой жаловаться богатырю, что здесь, у Полелюя, им не дают развернуться во всю ширь молодецкую, что проклятый староста загубил за их же деньги ихнюю вольную волюшку, оставив только горькую долюшку…

— У них и зелено вино какое-то сухое, — пожаловался Дрозд. — Мочишь, мочишь горло, а промочить никак не можешь. Налицо явные хищения общественной собственности в особо крупных размерах, совершаемые группой лиц по предварительному сговору с особой жестокостью…

— При отягчающих обстоятельствах! — сказал Кот, но вдруг замолк, потому что внизу по всему терему пошел какой-то странный гул, от которого заложило уши.

— Это еще что? — встревожился богатырь.

— Это Соловей Одихмантьевич, — сказал Дрозд. — Весна же — он свистеть начинает, Соловьиху манить. Да где теперь та Соловьиха, кто ей целует пальцы? Неужто найдется такой придурок?

— И зубы уже не свои, — добавил Кот. — Вот настоящего свисту и не получается. А то бы он им нащепал лучины!

— Так Соловей до сих пор жив?

— Чего ж ему сделается? Выбитое око заткнул соломой, окосицу прикрыл бляхой из металла желтого цвета — и живет себе. Конечно, на семи-то дубах ему было просторнее, зато здесь никто не тронет. Экстрадикции не подлежит: отсюда выдачи нет! — вздохнул Дрозд, упомянув единственное тутошнее утешение.

Впрочем, не единственное: Жихарь отворил голубятню, стал вытаскивать птиц по одной и подбрасывать в воздух. Кот схватил шест с привязанной к нему алой тряпкой и начал, шипя от боли в суставах, размахивать им в воздухе.

Дрозд засвистел — но тоже не так лихо, как прежде, и богатырю пришлось помогать.

Побаловав престарелых лиходеев любимым зрелищем и подождав, покуда голуби, накружившись вольно в ясном небе, вернутся на дармовую жратву, он задвинул засов и сказал:

— Не горюйте, Кот и Дрозд! Вы меня в беспомощности не покинули, и я вас не оставлю, заберу к себе в Столенград!

— Что та, что ты! — замахали руками разбойники. — Нас же там сразу признают и повесят!

— А вот и нет! — Жихарь гордо вскинул голову. — Во-первых, у нас в Многоборье нынче торжествует закон — моей же, кстати, супругой составленный. И в том законе для таких, как вы, есть понятие срока давности… Во-вторых, я теперь князь — что хочу, то и ворочу! А в-третьих, у меня скоро появится сын, тоже богатырь. Не бабам же его воспитывать!

— Не бабам! — дружно воскликнули старики. — Может и сын героем стать, если отец герой!

— До поры Полелюю ни слова, и вообще — никому, — предупредил Жихарь. — Давайте-ка сядем сюда, в тень, и поговорим. Мне у вас много о чем нужно спросить…

— Нам бы лучше на солнышко, — попросили Кот и Дрозд, и богатырь их уважил.

Жихарь в чердачное окно велел принести вина и лучшей закуски. Полелюй, в надежде на богатую награду, подавал сам, на подносе с чистым полотенцем. Он хотел было присоседиться к собранию на крыше, но богатырь вежливо, хоть и убедительно, попросил его ступать вниз, приглядеть за ярмаркой.