Кто-то из гостей, она была уверена. Она слышала, как Ирэн Аристарховна обвинила ее в убийстве, а молодая певичка поддержала ее. Дура! Если бы она и захотела убить Васю, то не в присутствии полутора десятков постояльцев. Скандал теперь разразится необыкновенный. А для ее бизнеса скандал – это самое страшное. Марина не знала, что дальше будет с кемпингом. Вряд ли кто-то захочет отдохнуть в той же гостинице, где произошло убийство. Местные чиновники забудут о «Серебряной поляне».

Отбивные шкворчали. Марина попыталась отодрать их от сковородки – прижарились намертво.

Мысли неизменно возвращались к странному обвинению, прозвучавшему с диска. Неужели Василия убили за то… за то, что они когда-то вместе совершили?

Перед ней сидят три человека. Две миловидные молодые женщины и один пожилой мужчина. Лидия Ивановна вспомнила картинку более чем пятидесятилетней давности. Тогда она тоже предстала перед тремя судьями. Нет, это было слишком давно.

– Лидия Ивановна, не волнуйтесь, пожалуйста, – Катя попыталась успокоить старушку. – Мы только зададим вам несколько вопросов. А лучше сами все расскажите.

– Со мной все в порядке, – Мамыкина говорила чистую правду. – Вчера после ужина, во время которого неизвестный обвинил нас в преступлениях, я поднялась к себе и со спокойной совестью заснула. Мне нечего к этому добавить. Видите ли, – она усмехнулась, – я уже давно вышла из того возраста, когда может найтись свидетель, который подтвердит, что провел ночь вместе со мной.

Лиза хихикнула. Старушка оказалась с чувством юмора. Николай Кириллович не любил, когда смеялись над шутками, которые принадлежали не ему.

– Хорошо, а что вы скажете по поводу предъявленного обвинения? Вы виновны в убийстве?

Лидия Ивановна замолчала. Прошло несколько секунд. Ее взгляд стал жестким, глаза превратились в две льдинки.

– А вы? – вопросом на вопрос ответила она. – Вы, уважаемый товарищ следователь? Я думаю, за время вашей работы вы отправили немало людей и в тюрьму, и в камеру смертников. Вы всегда были уверены, что они виновны?

– Всегда, – слишком быстро ответил Енусидзе. – Я служил и продолжаю служить закону. Думаете, что задача следователя обязательно посадить человека? Я уверен во всех приговорах, которые были вынесены по расследованным мною делам.

Он лгал. Полковник прекрасно знал, что далеко не по всем делам были осуждены виновные. От него требовали быстрого раскрытия громких преступлений. Часто звонил прокурор и предлагал пересмотреть его позицию. Николай Кириллович думал о карьере, о семье, которая годами жила в коммуналке, о дочери-троечнице, мечтавшей о хорошем вузе. И разве стал бы он полковником, если бы проявлял строптивость? Вряд ли. В любом случае люди, которые оказывались перед ним, не вызывали жалости. Воры, убийцы, спекулянты, насильники, фарцовщики, растлители малолетних. Каждый из них получил по заслугам.

Один случай стоял особняком. Тогда Енусидзе отправил на смерть невиновного. Николай Кириллович старался не вспоминать об этом.

– Да, мне пришлось совершить убийство, – произнесла Лидия Ивановна. – И я не собираюсь это скрывать. Человек, которого я убила, заслуживал такой участи, уж поверьте мне. Больше я вам ничего не скажу. Вы можете сообщить о моем заявлении компетентным органам, пусть принимают меры. Мне почти восемьдесят три года. Убийство я совершила в шестьдесят первом. Кто поверит старухе вроде меня? Никаких доказательств, как вы понимаете, не осталось.

– Лидия Ивановна, – медленно произнесла Лиза Татаренко, – вы не сожалеете о том, что совершили?

– Деточка, – Мамыкина снова превратилась в милую старушку, – я сделала это с превеликим удовольствием.

Лида Мамыкина, тридцатилетняя женщина, радовалась наступившей весне. Отступили холода, зацветали яблони. Городок Нерьяновск, раскинувшийся недалеко от Рязани, удивительно похорошел. Грязные сугробы исчезли, по улицам, позвякивая, громыхали трамваи. Стоял май 1949 года.

– Мамочка! – Четырехлетняя дочка Лиды, конопатенькая девчушка, которой восхищался весь двор, ворвалась в комнату. – Мамочка, а Петя – враг народа!

Лида сделала потише радио, по которому целый день передавали одно и то же – громогласные новости об успехах советских рабочих, новых указах и разоблачении очередных наймитов Запада. Лида была неглупой женщиной. Она не могла поверить, что соседи, сослуживцы или руководители страны, которых вчера все почитали и превозносили, вдруг оказались предателями и шпионами.

– Почему ты так решила, Лидочка? – Дочку назвали в честь мамы. – Кто тебе это сказал?

Девочка улыбнулась и важно произнесла:

– Его родителей арестовали. Они плохие. Они хотели убить товарища Сталина.

– Тише, – произнесла Мамыкина и закрыла окно. Во дворе суетилась ребятня, старики играли в домино или читали советскую прессу. Где-то вдалеке играл патефон, звучала бравурная, жизнерадостная мелодия.

Соседки по общежитию уже сообщили Лиде, что Кобозевых взяли ночью. К ним приехало несколько машин, был обыск. Родителей и бабушку забрали, комнату опечатали, а шестилетний Петя, их сын, остался один на улице, как выброшенная собачка. Ему никто ничего не объяснил. Лида видела, как соседи, еще накануне угощавшие Петю пирожками или трепавшие по голове, теперь отворачивались. Двоюродная сестра Кобозевых обещала забрать ребенка. Она, похожая на тень, появилась во дворе, собрала последние сплетни и скрылась, не забрав с собой племянника. Лида украдкой дала мальчику стакан молока и булку. Во дворе было слишком много любопытных глаз и ушей.

– Нам сказали, что его теперь отправят в детдом, – с непонятной радостью сообщила Лидочка. – Он плохой, мама, я его боюсь.

– Он не плохой, дочка. – Мамыкина прижала к себе Лидочку. Как она могла объяснить четырехлетнему ребенку, что Кобозевы ни в чем не виноваты?! Лида уже давно не верила официальной пропаганде. Ее муж-инженер, наоборот, считал Иосифа Виссарионовича гением всех времен и народов. Лида никогда не перечила мужу. Она знала, что раньше сажали за любое неосторожное слово. Теперь брали, даже если ничего не было сказано. Ходили темные слухи о том, что по разнарядке сверху спускают циркуляры, где указано количество людей, которых нужно арестовать. Лида понимала, что изменить существующее положение дел никто, а тем более она не в состоянии. В декабре 49-го товарищу Сталину исполнится семьдесят. Колхозники рапортовали о небывалом урожае, шахтеры выдавали уголь на-гора, в десятки раз перевыполняя норму, а доблестные органы обещали окончательно избавить общество от ренегатов и врагов народа.

– Лидочка, дочка, – Мамыкина поцеловала девочку, – старайся никому не говорить о Пете. Он несчастный мальчик.

– Хорошо, – сказала Лидочка. Она всегда слушалась маму. – Можно, я пойду на улицу?

– Иди, – отпустила ее Лида. Она в задумчивости посмотрела на девочку, которая через минуту присоединилась к ватаге ребятишек, игравших во дворе.

Скоро с работы вернулся муж. Семен отличился на фронте, куда ушел добровольцем, хотя у него была возможность работать в тылу. Дошел до Праги, где и встретил весть о победе. После войны получил назначение в Нерьяновск. Старинный городок, раньше славившийся вишневым вареньем и двумя неописуемой красоты церквами, по распоряжению партии и правительства должен был превратиться в стратегический центр. В Нерьяновске основали несколько заводов, в секретном цехе одного из которых и работал Семен Мамыкин.