Порох зажигался свечей накаливания от аккумуляторов с пульта управления огнем из кабины машины; замыкание цепей производил командир боевой машины из кабины, при помощи специального маховичка. Один оборот маховичка замыкал одну определенную цепь одной направляющей. Шестнадцать оборотов — залп, который можно было произвести очень быстро, за десять-двенадцать секунд.

Несмотря на внешнюю примитивность, реактивные установки были очень грозным оружием. Немцы, попавшие под первый удар «РС» в июле сорок первого под Оршей, были ошеломлены «русскими многоствольными автоматическими огнеметными пушками» и тут же открыли сезон охоты на «катюшу». Советское командование минировало установки — все командиры «БМ» имели строжайший приказ подорвать свои машины при малейшей угрозе их захвата противником, — однако немцам в ряде случае удавалось захватить и пусковые, и даже сами реактивные снаряды. Захват машин не дал ничего — чопорные генералы вермахта только брезгливо морщились при виде «варварского русского железа». Секрет «катюши» заключался в ее снаряде, и для разгадки этой тайны были привлечены лучшие немецкие ученые-оружейники. Они многое для себя уяснили, однако «сумрачный германский гений» так и не смог осилить загадку «умелых рук», а тем более создать немецкий аналог «катюши».

Работавшие над захваченными русскими реактивными снарядами немецкие ученые умы никак не могли понять принципа ужасающего огневого воздействия «РС». Почему в зоне поражения горело все, что только могло гореть? Ведь в начинке снарядов «катюши» не было никаких зажигательных компонентов — одни только тротиловые шашки.

И лишь спустя десятилетия после окончания войны тайна пиротехнического эффекта воздействия снарядов гвардейских реактивных минометов была рассекречена. Все дело было в удлиненных тротиловых шашках, которыми начинялись реактивные мины. При подрыве эти шашки разбрасывали тысячи мельчайших раскаленных осколков, поджигая все горючие предметы вокруг эпицентра взрыва.

Что остается в эпицентре почти одновременного взрыва ста тридцати мин, несших шестьсот тридцать килограммов тротила, Павел уже видел. И в будущем ему предстояло не раз увидеть это снова.

* * *

Распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования от 30 января 1943 года N 46021 Полевое Управление 22-й армии переформировывается в Полевое управление 1-й танковой армии.

Командующим 1-й танковой армией назначен гвардии генерал-лейтенант тов. Катуков, членом Военного Совета — генерал-майор тов. Попель, начальником штаба армии — генерал-майор тов. Шалин, заместителем командующего армией генерал-майор тов. Баранович.

«Ну, дело будет» — говорили офицеры дивизиона, ознакомившись с копией приказа. На базе 3-го механизированного корпуса разворачивалась Первая танковая армия. «Будут у нас и танковые корпуса, и танковые армии» — вспомнились Павлу Дементьеву слова Гамова, сказанные год назад. «Артиллерийский бог» знал, что говорил, и не ошибся.

Первая танковая сосредотачивалась в районе Осташкова, готовясь в составе группы войск специального назначения ударить на Лугу, выйти к Псковскому и Чудскому озерам и освободить Новгород.

Готовясь к наступлению, дивизион получал пополнение людьми и техникой. Личный состав батареи Дементьева заметно помолодел — на место выбывших ветеранов приходили молодые солдаты-новобранцы. Павел смотрел на мальчишеские лица, подернутые первым пушком, на цыплячьи шеи, болтавшиеся в воротниках гимнастерок, на оттопыренные уши, и гонял молодняк нещадно, вдалбливая в их стриженые «под ноль» головы артиллерийскую и воинскую премудрость. Он уже очень хорошо знал, как легко и просто превращается живой человек в груду гниющей органики, и не хотел, чтобы для этих ребят первый же бой стал последним.

После гибели Богатырева и ранения Пампейна расчетом четвертого орудия батареи командовал Коваленко. Когда распределяли прибывшее пополнение, он удивил Дементьева, сказав:

— Товарищ старший лейтенант, нам новичок ни к чему. Мы справляемся и без одного номера.

Такое заявление не только удивило, но и насторожило Павла — обычно командиры орудий сразу же требовали замену, стоило хоть одному из бойцов расчета выйти из строя. Заподозрив неладное, он в тот же вечер навестил землянку расчета четвертого орудия и застал там банкет в полевых условиях. На импровизированном столе, в роли которого выступал ящик из-под снарядов, было выставлено обильное угощение: колбаса, мясные консервы, хлеб, огурцы и соленая капуста в глиняных мисках и, само собой, водка в количестве явно большем, чем законные фронтовые сто грамм. А вокруг стола на таких же ящиках сидели бойцы четвертого расчета во главе с Коваленко.

Бывший уркаган, нимало не смущаясь, пригласил комбата к столу, налил полкружки водки и пододвинул колбасу, которой Дементьев не видел уже давненько.

— Откуда божьи дары? — спросил Павел, отказавшись от водки и пробуя колбасу. — Манна небесная? Или вам союзники персональный ленд-лиз организовали? У нас на кухне гороховый суп да каша, сдобренная жареным салом, а у вас тут прямо ресторан!

Коваленко тут же выдал витиеватую версию происхождения пищевого изобилия — мол, вымениваем у местного населения, и на складах знакомство завели, трофеи-то все любят. Версия была шита белыми нитками, хотя насчет «друзей с продовольственного склада корпуса» Коваленко не врал — среди интендантов хватало нечистых на руку людишек, а люди Коваленко в ходе зимних боев набили руку на сборе трофеев, среди которых были не только одежда и оружие, но и кое-какие ценности.

— Так, — сказал Дементьев, выслушав «чистосердечное» признание. — За угощение спасибо, братцы-батарейцы, но если я еще раз увижу эту вашу пьянку, о снятии судимости можете не мечтать. А в довесок организую вам, персонально каждому, перевод в штрафбат — исключительно на добровольных началах. Вот там и будет собирать трофеи — на передовой. Ты понимаешь меня, Коваленко?

— Понимаю, — угрюмо ответил бывший зэк. — Больше такого не повторится.

«Откуда берется в человеке желание словчить да проехаться в рай на чужом горбу? — думал Павел, выбравшись из землянки четвертого расчета. — Под огнем — люди как люди, а как стало чуть поспокойней, гниль и полезла. Взялись за старое — наверняка ведь не только меняют, но и подворовывают на складах».

Он не верил обещаниям Коваленко и твердо для себя решил не миндальничать с ним, если уркаган будет продолжать в том же духе. Но Коваленко слово свое сдержал: спасаясь от соблазна (а заодно из любви к риску, которая была у него в крови), бывший вор устроил себе перевод в корпусную разведку. Воевал он там доблестно — по весне, получив за выполнение особого задания в немецком тылу десять суток отпуска, Коваленко заглянул на батарею и похвастался новеньким орденом Красного Знамени. «Вот и ладно, — подумал Павел, слушая рассказы бывшего батарейца о ночных вылазках и взятых «языках», — и волки сыты, и овцы целы. Воюй, а не воруй — так оно честнее».

* * *

Когда из-за верхушек деревьев выскочила тройка самолетов, шедших на бреющем полете, первой посетившей Павла мыслью было: «В укрытие!». Сработал инстинкт — до сих пор небо принадлежало немцам. Однако самолеты оказались нашим штурмовиками «Ил-2». Артиллеристы проводили их ласковыми взглядами — ну, наконец-то появились, родимые, — а «родимые» вдруг развернулись и ринулись на батарею; на крыльях штурмовиков засверкали вспышки выстрелов.