Гора заколыхалась от смеха.

– Ладно, – махнул я рукой, – надо идти, остался день пути, поторопимся.

В спину мне полетело:

– Нет и полдня, мой друг, у тебя.

Но я уже не слушал, день заканчивался мелким противным дождем и свистящим в левое ухо западным ветром, надо было искать место ночевки.

4

– Склонись пред Вселенной, песчинка бытия…

– А вы, Святой Отец, оказывается, поэт…

После утреннего обмена любезностями мы не произнесли ни слова. Я двигался по знакомым местам, уверено ориентируясь меж холмов, лишь изредка поглядывая на положение светила. Вот впереди двугорбая вершина с одинокой обугленной после удара молнии сосной, перевалимся через нее, и мы на месте.

– Святой Отец, а ведь надули мы недругов своих, и все благодаря тебе, – я повернулся к своему спасителю, но того не оказалось рядом: черная гора, размахивая широкими полами-крыльями, неслась навстречу четверке всадников, приближавшихся к нам с подветренной стороны.

– Не дай моей смерти впустую пропасть,

Не лезь без оглядки в раскрытую пасть, —

еле донеслось до меня.

Я помчался к вершине что было сил. Перед тем как свалиться к реке, я обернулся взглянуть на своего товарища. Двое коней были без седоков, один из нападавших размахивал мечом вокруг горы, утыканной стрелами, но еще живой, подвижной, сопротивляющейся.

«Будь у него сейчас меч, – кусал я губы в отчаянии, – я виноват, и нет мне прощения». Пока я корил себя за безверие, четвертый всадник галопом летел прямехонько на меня. Даже с этой точки я в два счета унял бы его прыть, будь при мне арбалет, но…

Я кубарем скатился к реке и, изнемогая от бессилия, побежал к спасительному мосту (вооруженному наезднику понадобятся время спешиться и определенная сноровка экипированным догнать меня на шаткой конструкции).

Сзади послышался короткий свист, и арбалетный болт, раздробив мне позвоночник, вылез из шеи вместе с кадыком. Всадник и не собирался делать то, что я представлял себе в последнюю секунду. Он развернул коня и шагом тронулся к товарищу, заканчивающему дело с огромным, обряженным в рясу монахом.

5

Я открыл глаза от капель, падающих с листьев, дождь шел, видимо, давно. Трава, как и одежда на мне, вымокла, туман разлился по лесу серой периной, и мне пришлось изрядно повзбивать перину, прежде чем я нащупал пояс с ножнами и мечом в них. Подпоясавшись, я снял с ветки арбалет, закинул его за спину, заодно проверив сумку с болтами – две дюжины были на месте. Засунув черствую корку в рот, я было засобирался идти, но что-то не давало сделать шаг. Сон. Мне вспомнился сон, я шел на войну, я нес приказ о начале войны, чужой приказ, но нес его я. Я отправился за славой, но нашел смерть. Приказ, который доставлю я, отправит тысячи людей на погибель. Они пойдут не по своей воле, зачем же я выбрал этот путь добровольно?

Я вынул из ножен меч и закинул его в кусты бузины, подумав, расстегнул походную сумку, и арбалетные болты дружной стайкой отправились туда же.

«Арбалет выбросить жалко, – подумал я, – а без болтов это не оружие».

Решение было принято мгновенно. Я развернулся на восток, где в милях десяти от меня прятался среди холмов монастырь Святого Патрика. Ближе к вечеру я постучал в дубовые двери. Створку отворил внушительных габаритов монах, который, оглядев меня с головы до ног, насмешливо заметил:

– По всему видать, нас посетил большой волшебник, умеющий стрелять воздухом.

Я снял арбалет и притулил его к монастырской стене:

– Прошу приюта и защиты.

Монах, улыбнувшись, кивнул головой и спросил:

– Знает ли молодой человек, что, переступая этот порог, он накладывает на себя обет безбрачия?

– Знаю, – ответил я.

– Есть ли у тебя братья? – поинтересовался монах.

– Нет, я единственный ребенок своих родителей.

– Здесь закончится род твой, юноша. Если готов, входи, брат.

Я, не раздумывая, сделал шаг.