Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В эту самую минуту грянул выстрел и индеец, стоявший на корме, высоко подпрыгнув, свалился в воду вместе с веслом», — читал Пётр Алексеевич.
Оклахомов помучился ещё минут пять. Решил. Проверил решение и поднял руку.
Математик не обращал на него внимания.
— Пётр Алексеевич! — позвал Оклахомов. — Я закончил!
— Что? — с трудом оторвался от книги учитель. — Возьми другой вариант.
Он с уважением посмотрел на Оклахомова.
Оклахомов тяжело вздохнул и принялся за второй вариант.
«Ну нет! — думал он. — Кончу школу, читать буду только одни приключения. И никакой математики!»
Учителя не было. Оклахомов вышел к доске и призвал класс к тишине.
— Ребята! — сказал он. — В конце концов, сколько можно терпеть нашего математика? В стране демократия. Мы что, никого другого выбрать не можем?
Класс зашумел, заволновался. Большинство было за, но кое-кто против, а некоторые в растерянности.
Нельзя сказать, чтобы математика не любили. Человек он был мирный, невредный, но уж очень любил контрольные.
— Только на альтернативной основе!
— Тайным голосованием!
— А кворум у нас наберётся?
— Предлагайте кандидатуры! — крикнул Оклахомов. — Кворум есть.
— Предлагаем Елену Георгиевну!
— Ирину Анатольевну!
— А чем это она Елены Георгиевны лучше?
— У неё ноги красивее!
— Это ещё посмотреть надо, у кого красивее!
— И посмотрим!..
— Другие кандидатуры есть?! — снова крикнул Оклахомов.
Других кандидатур не было.
— Значит, так, — сказал Оклахомов, подождав пока буря стихнет. — Выбираем тайным голосованием. Прошу рвать бумажки. Кто за то, чтобы на должность математика выбрать Ирину Анатольевну, — пишет «И». Кто за Елену Георгиевну — пишет «Е».
В счётную комиссию выбрали сидящих за первой партой у окна.
Ноги Елены Георгиевны набрали шестнадцать голосов, Ирины Анатольевны — восемнадцать. Четверо воздержались.
— Итак, новым учителем математики выбрана Ирина Анатольевна! — торжественно объявил итоги тайного голосования председатель счётной комиссии.
— Ур-р-р-а-а!..
В это мгновение дверь открылась и в класс вошёл математик. Явно не в духе.
— Это что за содом? — сухо поинтересовался он.
— У нас выборы, — ответил Оклахомов, сочувственно улыбаясь.
— Своими выборами после уроков занимайтесь.
— Пётр Алексеевич, — мягко сказал Оклахомов, — так ведь мы…
— Садитесь, Оклахомов, — математик посмотрел на него, наклонив голову набок, что предвещало уравнение повышенной сложности. — Я вас, кажется, ещё не вызвал.
— Так ведь мы вас…
— Са-ди-тесь!
Оклахомов развёл руками, пожал плечами и, не рискуя спорить, побрёл на своё место. Демократия кончилась. Начался урок математики.
Класс вздохнул и обречённо зашелестел тетрадками.
Оклахомов открыл почтовый ящик и достал измятый и подозрительно грязный конверт.
«Святое письмо, — прочитал он. — двинадсатилетний мальчик был смиртелъно болен на беригу реки он встретил старика старик дал ему это письмо и сказал перепиши его сорок девять раз и атправь мальчик перепесал письмо сорок девять раз и выздаравел одна семья палучила письмо переписала его и им пришло большое сщастье другая порвала его и им пришло бальшое горе это праверено если продержите это письмо больше трех дней получите большое горе письмо должно абайти весь свет аминь».
Оклахомов повертел конверт. Он был весь в разноцветных штампах почтовых отделений. Судя по ним, письмо побывало в Джакарте и Брунее, Лондоне и Будапеште, Дублине и Афинах, Кейптауне и Чикаго, Триполи и Монако, Пекине и Лиссабоне, Амстердаме, Тулузе и Париже, не говоря уж о Ла-Валетте, где оно было дважды.
Оклахомов почесал нос и задумался. Он не любил неприятностей. Можно даже сказать, они ему были совсем не нужны. Но и писем он не любил переписывать. Он их даже писать не любил.
Оклахомов расстроился. Тем более что, в какие страны следовало отправлять переписанные письма, не говорилось. И это вызывало закономерное беспокойство.
Он повалялся на диване, полистал журнал, съел яблоко, чихнул несколько раз и вдруг понял, что выхода у него нет — письмо придётся переписывать.
Оклахомов набрал яблок, сел за стол. Разорвал на листы несколько тетрадок и принялся за дело. Он старался так, как не старался на годовом диктанте по русскому языку.
Переписывая письмо то ли в седьмой, то ли в девятый раз, Оклахомов глянул на часы. Рука его замерла, сердце ёкнуло. Он вскочил и закричал. Ещё ни разу в жизни он так позорно не опаздывал на тренировку.
Сунув недопереписанные письма на книжную полку, Оклахомов схватил сумку, пулей вылетел из подъезда и… и напрочь забыл о «святом» письме.
Но не зря оно предупреждало о последствиях.
Ровно через три дня, ни минутой позже, с Оклахомовым случилось большое несчастье: заглянув после школы в почтовый ящик, он с ужасом обнаружил, что ему пришло сорок девять «святых» писем.
И все они требовали переписать себя сорок девять раз.
— Внимание! Учителям, заканчивающим уроки, не выходить из кабинетов! Повторяем! Не выходить из кабинетов! По коридору бежит Сыропятов, за ним гонятся Тебеньков с Колотиловым! Тем, кто вышел, прижаться к стенкам! Прижаться к стенкам!.. Классный руководитель 5-го «Е»! Срочно вернитесь в кабинет! Срочно! Оле Глазкиной сунули за шиворот мышку! Повторяем! Мышку! Повторяем! Это не сирена на урок! Это Оля Глазкина из 5 «Е»!..
Внимание! Говорит школьный радиоузел! Только что в школу прибыла мама Люды Широких! Мы рады! Мы все очень рады! Мама Люды! Вашу дочку обожает вся школа! Её все любят! У девочки нет двоек! Совсем нет! Но вы успеете защитить её от хулигана Вергизова в кабинете биологии! Поторопитесь! Люда пинает Вергизова туфелькой! Туфелька может сломаться!
Классный руководитель 5-го «Е»! Можете вернуться в столовую, доесть пирожок! На помощь Глазкиной пришли шестиклассники: сунули ей за шиворот кошку!