— Вы их не знаете. Я вам скажу честно: я боюсь. Разве вы не испугались?

— Я не верю! — заторопился Джо. — Это же социалистическая страна! У власти коммунисты!

— Позвольте поставить перед вами и такой вопрос. Вы верите партии и социалистическому строю? Вера не терпит вопросов. Вы должны поступать, как вам велят. Справедливо это или нет, не вам решать. Помните Книгу Иова?

— Но они не испытывают меня. Они лишают меня свободы. Неужели в Советском Союзе то же самое?

— Не думаю, — сказал Карел. — Это наша маленькая трусливая Чехия, мы всегда стараемся приспособиться. Знаете зачем? Сохраниться хотим. Выжить. Послушанием. Но это пройдет. Мы только что освободились от капитализма. У нас еще много внутренних врагов. Все же карающий меч органов необходим. Без него нельзя.

— Поэтому я должен отныне спать с вашим карающим мечом?

Карел усмехнулся.

— А я бы согласился. По крайней мере при мне был бы управляемый источник информации. Хуже нет, когда не знаешь, кто к тебе приставлен. Всех подозреваешь.

— Я не намерен соглашаться. Я не привык, чтобы со мной так обращались!

— Тихо, не кричите! А с вашими неграми в вашем Иоганнесбурге как обращаются?

— Но я приехал в страну социализма.

— Я завидую вашей непосредственности. Боюсь, что скоро вас укоротят. Посадят на привязь.

Перед глазами Джо возникла вялая усмешка председателя, и волна злости вновь накатила на него.

— Силенок не хватит у вашего Сланского!

— Не надо так, — печально сказал Голан. — Не забывайте, что меня будут расспрашивать. А что касается привязи, то не тот силен, кто посадит на нее, — сильна сама привязь.

К этому времени они уже сидели в пивной “У Томаша”, где все знали профессора и где у него был отдельный столик, и пили третью пару пива.

Профессор выглядел старше своих пятидесяти лет. Блестящую лысину окружали вспученные черно-седые волосы. У него был толстый нос, толстые губы, толстые уши. И сам он был как бы весь вспухший, красно-воспаленный. Он был некрасив и чувствовал свою некрасивость. Стеснялся женщин, они же относились к нему заботливо, как относятся к вдовцу. В отделе его уважали, хотя многих раздражала его слишком стремительная сообразительность. На семинарах рядом с ним многие чувствовали себя туповатыми. Жена у него умерла два года назад. Дети уехали в Германию. Он жил со старенькой теткой, бывшей баронессой Штольберг, которая уверяла, что ее нельзя назвать бывшей: нельзя же разжаловать овчарку и считать ее бывшей.

Голан много рассказывал о себе. В первый и последний раз они так посидели, и, может, потому, что это был единственный раз, Джо запомнил многие его высказывания. А может, эта как бы постпамять была связана с тем, что случилось позднее.

— Я урожденный идеалист. Мир слишком гармоничен, чтобы считать его результатом эволюции. Он не мог возникать постепенно, он – чудо, которого не достигнуть перебором проб и ошибок. Он появился внезапно и далее рос. Для нас, занятых наукой, всегда стоит вопрос: имеем ли мы право улучшать, поправлять природу? То есть совершенно ли творение Бога – Земля, космос, природа, человек? Как судить об этом нашему разуму, тоже сотворенному кем-то? Нам кажется, что человек несовершенен. Но разве мы знаем, для чего он предназначен природой? Мы тщимся исправлять природу, поправлять ее, вместо того чтобы постигать ее совершенство. Возьмите, к примеру, проблему электростатики. Как ее решает природа?..

Мысли Карела Голана об электростатике через несколько лет Джо использовал весьма удачно. При этом он всегда упоминал профессора Голана, не ссылаясь на публикации, ибо таковых не последовало.

Отворив дверь, Джо увидел, что в квартире горит свет. Потом он почуял запах жареной рыбы и лука. Потом в передней появилась женщина. В фартуке, раскрасневшаяся. Она поздоровалась и встала у кухонной двери, чуть улыбаясь. Джо молча снял туфли, пиджак, причесался у зеркала. Женщина вздохнула и заговорила. Ее звали Магда. С той же маленькой улыбкой она сообщила, что отныне будет жить здесь на правах жены. Сейчас она привезла только самое необходимое. Конечно, в этой двухкомнатной квартире тесновато, но она надеется, что удастся получить трехкомнатную в этом же доме. Ей обещали. Тогда у него будет отдельный кабинет и она не будет ему мешать. Пока же устроит себе постель на диване в столовой.

Говорила Магда по-английски медленно, аккуратно выговаривая каждое слово, каждый артикль. Коренастая, крепкая, примерно лет тридцати, она выглядела грубовато. Гладко зачесанные на пробор пегие волосы открывали крутой маленький лоб, лицо бесцветное, слегка одутловатое. Морщинки под глазами. Большие руки. Золотое кольцо. Как бы не замечая своего двусмысленного положения, она держалась скромно и в то же время твердо. Довольно резко он заявил, что привык жить один. Она ответила, что тоже привыкла жить одна, но ничего не поделаешь. И тут же спокойно предупредила: квартира ведомственная, комендант получил указание, что отныне здесь будут жить двое. “Каждый в своей комнате”, – заявил Джо. “Как будет угодно”, – согласилась Магда. И вообще он может выбрать любую, но, очевидно, ему хочется занять большую. Если желает, может давать ей деньги на хозяйство, готовит она неплохо, и вообще – ужин давно готов.

Не собирается ли она, ублажая его чревоугодие, добиться своего?

А ей ничего не надо добиваться. Есть указание поселиться здесь и считаться женой пана Иозефа Брука, что она и выполняет.

Он надеется, что нет указаний целовать его на ночь, ходить с ним в гости и выяснять, почему он не ночует дома?

Как часто ей надо докладывать об их супружеских делах?

Сколько ей платят за ее обязанности?

Хотелось довести ее до слез, чтобы хлопнула дверью…

Тишина в соседней комнате раздражала, он заглянул туда. Магда сидела на диване, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой. Две ночи он провел у Милены. Она жила с матерью, но он наплел, что дома у него ремонт, пахнет краской. Когда он наконец появился, то тихо, про себя ахнул: в квартире все блестело от чистоты, полы были натерты, в комнатах стояли цветы. Магда в темном платье с белым кружевным воротничком встретила его как ни в чем не бывало, предложила поужинать. Он сел на кухне, спросил, нет ли у нее градусника, она тронула его лоб и побежала к соседке…

Несколько дней с температурой под сорок он провалялся в гриппе. Магда сидела у его кровати.

— Вы меня ставите в унизительное положение, — сказал он. — Я не хочу быть вам обязан.

На это она тихо проговорила:

— Мое положение еще более унизительно.

Были вопросы, на которые она отвечала охотно. Оказывается, она была замужем. Три года. Муж погиб в 1945 году во время Пражского восстания. Фашисты расстреляли трех человек, прямо на Карловом мосту. Английский изучала в университете. Работала переводчицей в туристской фирме. Потом ее взяли переводчицей в органы.