Пес лежал на спине с распоротым животом, а на полу были разложены его внутренности. Грабитель погрузил пальцы в тело собаки, и на его лице виден был какой-то исследовательский интерес, словно он производил медицинский эксперимент. Дэн осветил фонариком его лицо, и отвратительная улыбка о многом рассказала ему. Только сейчас он осознал, что на грабителе надета сутана с белым воротничком.

— Господи, Макс.

Дэна душили слезы и страх, чувство, совершенно для него новое.

— Да ладно вам, мистер Бенедикт, — сказал священник, вытирая руки о ковер и поворачиваясь к Дэну. — Внутренности животных часто используют для предсказания судьбы.

И Дэн не выдержал.

Он бросился на священника, размахивая фонариком, точно оружием, изо всех сил стараясь треснуть по голове непрошеного гостя… но гость исчез, а Дэн, вытянув вперед руки, упал лицом вниз на теплую, влажную массу, повторяя самому себе, что это совсем не то, что он думает.

Слезы текли по лицу Дэна Он сел, и его вырвало печеньем и холодным кентуккийским цыпленком, которого он ел на ужин, на ковер рядом с телом несчастного Макса Прошло несколько мгновений, он смог наконец отдышаться, но слезы по-прежнему катились по щекам. Сердце дико колотилось в груди, оглушая его, во рту остался вкус рвоты, он чувствовал запах Макса О бедный Макс! Дэн всегда был уверен, что готов к вторжению воров, к нападению на улице, к любой угрозе, он не представлял, что может столкнуться с таким безумием, с такой жестокостью.

— Где вы, черт вас подери? — прорычал он и принялся водить из стороны в сторону фонариком.

— О, я все еще здесь, Даниэль, — услышал он голос, слегка приглушенный, но звучавший совсем рядом. — Не волнуйся, я ни за какие сокровища не пропущу этого зрелища.

— Какого зрелища, ублюдок? Я убью тебя, будь ты проклят, вонючий безумец.

— Не думаю.

Луч фонарика стал укорачиваться, делался все слабее и вскоре освещал лишь небольшой участок перед Дэном. Правда, свет его не стал менее ярким, Дэну даже показалось, что он усилился, просто не мог разорвать окружавший его мрак.

Дэн заморгал, удушающая, неестественная темнота рассеялась, и в комнату снова пролился лунный свет. Однако страшный мрак не исчез. В углу, прислонившись к стене, замер безумец в черном одеянии священника, а тени, наполнявшие комнату, начали принимать какие-то очертания. Дэн забыл о незваном госте.

Тени двигались по комнате, и из темноты на него уставились студенистые, безжизненные глаза Широко раскрытые беззубые рты растянулись в мерзких ухмылках. С дюжину пугающих существ, менявших очертания, кружили вокруг него по комнате. Одна из теней была огромной, голова ее касалась потолка, внутри переливался мрак, черные щупальца соединяли их между собой, словно ток, бегущий по проводам.

Они парили в комнате одно короткое мгновение, безмолвные, пугающие… и вдруг растаяли.

Мрак окутал Дэна плотным кольцом, разорвать которое он не осмеливался. Черные тени наступали, стягивались вокруг него, и сквозь пелену надвигающегося на него безумия Дэн вдруг подумал, что нужно закричать. Он открыл рот, и в это мгновение в его тело ворвалась темнота.

Задыхаясь, он упал на пол, попытался закрыть рот, но понял, что это невозможно: мрак все равно вливался в него, выходил тонкими струйками из ноздрей. Его несчастный мозг балансировал на грани безумия, пытаясь осознать, как эти существа могут уместиться внутри его. Дэну не хватало воздуха, он почти терял сознание.

Внезапно все прекратилось.

Он снова мог дышать, вдыхая воздух большими, быстрыми глотками. Он сел, отвернувшись к изуродованному телу собаки, залитому призрачным лунным светом. Несколько мгновений он не шевелился, пытаясь отдышаться, потом, покачиваясь, встал. Но он тут же почувствовал тошноту, во рту появился отвратительный привкус, мышцы живота сжались.

Вот тут и наступило самое страшное. Боль пронзила его, он чувствовал ее внутри себя, ощущал, как она растет, разливается по его телу. Что-то как будто давило изнутри, голова разрывалась, и Дэн закрыл глаза, пытаясь защититься от мучительной боли.

Он коротко вскрикнул и тут же замолчал: такой боли он не испытывал никогда Он не мог даже представить себе, что такая боль существует, не мог даже кричать. Мрак все расширял свои владения, и внутри у него все сжалось.

Кровь и тени потекли из его ушей и ноздрей, из анального отверстия и головки члена. Плоть начала раздуваться и пузыриться, затрещали кости, и Дэн завопил, умоляя богов прекратить его мучения.

Где-то вдалеке он слышал смех Лиама Малкеррина. Священник подошел к нему, но Дэн едва различал его очертания.

— Бог вряд ли тебя слышит, Даниэль, — сказал он, — его слуга может стать твоим спасением.

Он поднял руку, и в лунном свете сверкнула серебряная булавка. Он прикоснулся ею к напряженному, раздутому животу юриста.

Внутри у Дэна разорвался мрак.

Тело Даниэля Бенедикта упало на пол, его глаза взорвались, и из пустых глазниц поднялись потоки черного дыма Тени вновь обрели прежнюю форму, останки Бенедикта были разбросаны по всей комнате вперемешку с останками собаки.

Отец Лиам Малкеррин стоял в дверях кухни, с интересом наблюдая за происходящим. В его глазах горел ослепительный огонь. От разлетевшихся в разные стороны кусков плоти он защитился простым заклинанием, а вот правую руку, в которой он держал булавку, ему пришлось вымыть. Призванные на помощь призраки исчезли.

Лиам понимал, убийство надо было обставить как можно проще, чтобы не привлекать внимания, например выстрелить из пистолета или сделать что-нибудь в этом роде. Однако порученная ему миссия давно уже его раздражала, и он испытывал облегчение и огромное удовольствие от бесконечной боли, которую испытывали его жертвы, и красочной жестокости необычного убийства.

Есть люди, которым нравится играть на пианино или писать картины. Лиам Малкеррин-превратил смерть в искусство. Он обладал исключительным талантом, и усомниться в его призвании было нельзя. Предполагать, что он должен пристрелить кого-нибудь из пистолета, — все равно что просить Шопена сыграть на палочках в китайском ресторане.

ПИСЬМО ОТ БРАТА ЛИАМА МАЛКЕРРИНА, представителя Исторического совета Ватикана, его преосвященству кардиналу Джанкарло Гарбарино, личному помощнику Его Святейшества и председателю Исторического совета Ватикана.

Трепеща крыльями, летучая мышь замедлила полет и повисла в пяти футах над землей. На другой стороне улицы, скорчившись у двери и дрожа от нестерпимого холода, лежал Фил. Он отключился несколько часов назад и обычно мог спать всю ночь напролет.