При этом в современной России почему-то как должное воспринимается в общем бредовое положение вещей, когда единственное, о чем можно спорить в связи с нашим парламентом, — это медвежья охота депутата Валуева и личная жизнь депутата Кожевниковой. Депутатов нынешнего поколения даже не упрекнешь в политической несамостоятельности — с таким же успехом можно дискутировать о политической несамостоятельности растущих во дворе деревьев. В России в парламенте не заседают политики, в России в парламенте заседает Мария Кожевникова — тоже, если разобраться, «типичный представитель», только другой.

И если посмотреть сначала на Коровина, потом на депутата Кожевникову, а потом опять на Коровина, то можно сформулировать практически готовую позитивную программу, которой, как известно, ни у кого нет. Позитивная программа простая: Коровин должен заседать в парламенте, а Мария Кожевникова в парламенте заседать не должна. И кто виноват, что такая, в общем, очевидная идея сейчас звучит как нечто невероятное?

Легендарные губернаторы девяностых. Те, кого уважительно называли политическими тяжеловесами. Те, кто разговаривал с Кремлем на равных, а то и из положения сверху. Те, с кем федеральная власть была вынуждена договариваться даже по пустяковым вопросам. Те, кто чувствовал себя в эфире центральных телеканалов увереннее любого федерального политика. Они (тогда был такой порядок) заседали в Совете Федерации, и новый глава президентской администрации Александр Волошин, краснея и запинаясь, выступал перед ними, а рязанский Любимов, губернатор даже не второго ряда, прикрикивал на него — мол, вы кто вообще такой, что вы здесь делаете?

Нет давно ни того Любимова, ни того Совета Федерации, и кто хотя бы до середины прочтет список тех кораблей — саратовский Аяцков, самарский Титов, свердловский Россель, приморский Наздратенко, курский Руцкой, орловский Строев, челябинский Сумин, омский Полежаев, ну и особняком — руководители республик, прежде всего Шаймиев из Татарстана и Рахимов из Башкортостана, и еще одним особняком — Яковлев из Петербурга и Лужков, конечно. И вот их никого в российской политике больше нет, такая Атлантида практически, и это впечатляет и само по себе, но вдвойне впечатляет, если вспомнить имена двух губернаторов, спасшихся с той Атлантиды и догубернаторствовавших до наших дней.

Аман Тулеев и Александр Ткачев — системообразующие региональные лидеры путинской России (с ними, пожалуй, только Рамзана Кадырова можно сравнить) и при этом представители предыдущего «тяжеловесного» поколения губернаторов. Тулеев непрерывно руководит Кузбассом с 1997 года, но еще в 1990 году, когда губернаторов не существовало как класса, он был председателем Кемеровского облсовета. Ткачев формально возглавил Кубань при Путине, в 2001 году, но именно что формально — губернатором его избрали не как Александра Ткачева, а как преемника Николая Кондратенко (уступая Ткачеву свою должность, он назвал его не просто преемником, но и «сынком» — на Кубани такой язык понимают), руководившего Краснодарским краем так же, как Тулеев Кузбассом: в 1990 году возглавил региональный совет народных депутатов, потом избрался губернатором, то есть и его «сынок» Ткачев — из той глубоко допутинской эпохи, и он легко мог исчезнуть вместе с остальными губернаторами своего поколения, но вот как-то не исчез, укрепился и готовит теперь свой край к Олимпийским играм.

Но главный парадокс Тулеева и Ткачева — не столько их политическое долгожительство, сколько партийная принадлежность. Все губернаторы, которые в девяностые были лояльны Борису Ельцину, давно ушли, буквально от А до Я — от Аяцкова до Яковлева. Ткачев и Тулеев, приходя к власти, были, напротив, губернаторами оппозиционными — старшее поколение помнит словосочетание «красный пояс», возникшее после президентских выборов 1996 года, когда коммунисты взяли ощутимый реванш за поражение на президентских выборах, проведя на последовавшей за ними серии выборов губернаторов своих сторонников в главы нескольких десятков регионов. Губернаторы «красного пояса» противостояли ельцинскому Кремлю, а спустя почти двадцать лет, когда от «пояса» остались только Кузбасс и Кубань, их губернаторы оказались самыми одиозными проводниками именно кремлевской линии. Кто сегодня, глядя на Александра Ткачева, поверит, что Ткачев когда-то был оппозиционером? А противостоящий системе Аман Тулеев — разве это не издевательски звучит? А между тем Тулеев противостоял даже Владимиру Путину на президентских выборах 2000 года.

Политические судьбы двух последних героев «красного пояса» — не столько повод посмеяться над ними, вчерашними оппозиционерами, сколько наглядное предупреждение оппозиционерам сегодняшним, среди которых остается довольно популярной «теория малых дел», согласно которой, среди прочего, реальную борьбу за власть стоит начинать с регионального уровня — мол, сегодня мы выиграем губернаторские выборы, а завтра и на президентские сможем замахнуться. Примерно так звучат аргументы сторонников выдвижения Геннадия Гудкова в губернаторы Подмосковья, а по мере проведения выборов в других регионах мы обязательно еще не раз услышим эти слова во множестве исполнений: оппозиция должна научиться побеждать в регионах, надо с чего-то начинать и так далее.

Каждому, кто готов поверить, что в нашей централизованной стране возможна ситуация, когда оппозиция всерьез приходит к власти в каком-нибудь регионе, стоит иметь в виду опыт уже существующих губернаторов, бывших когда-то оппозиционерами: на выборах разыгрывается не возможность прийти к власти, а возможность попасть в уже сложившуюся властную систему, став ее частью. Возможно, из того же Геннадия Гудкова получился бы новый Тулеев или Ткачев, только вряд ли это хоть на секунду приблизит настоящую смену власти в России. При тех отношения между центром и регионами, которые сложились в России сегодня, борьба за губернаторство — это не более чем борьба за место в путинской номенклатуре.

Вопрос то ли на сообразительность, то ли на общую эрудицию: сколько пивных бутылок может поместиться в прямой кишке среднестатистического гражданина России при условии, что жизнь этого гражданина ничего не стоит? Я, честно говоря, никогда не задумывался об этом, тем более что опыт казанского ОВД «Дальний» свидетельствует, что и одной бутылки (правда, от шампанского) достаточно, чтобы человек умер. Но теперь у нас есть еще и волгоградский опыт — две с половиной бутылки; «две бутылки вошли полностью, а третья лишь частично», — уточняет местный новостной сайт.

Невероятно жестокое убийство гея за то, что он гей. Вообще-то оно могло бы стать поводом для какой-нибудь огромной демонстрации против гомофобии в центре Москвы — случай все-таки даже по нашим меркам слишком беспрецедентный, но об этом уже и ворчать как-то неловко, традиции массового возмущения по какому угодно поводу в России нет, зато есть традиция возмущенно высказываться в социальных сетях. О том, что волгоградское убийство стало прямым следствием государственной гомофобии, в эти дни пишут много, звучат прямые обвинения в адрес депутатов Милонова из Петербурга и Мизулиной из Москвы — они у нас главные гомофобы, и кто теперь докажет, что это не их речи и законопроекты, спустившись на уровень волгоградского дворика, стали для троих местных гопников руководством к действию? Как в советском анекдоте про гражданина, избившего двух евреев после выпуска новостей о «войне Судного дня»: «Слушаю радио, они к Каиру подходят, вышел на улицу — уже у метро стоят».