Я выключаю свет и ложусь спать. А утром не хочу вставать. Я бы с удовольствием навсегда осталась под одеялом. Сейчас я лежу, аккуратно придерживая его возле лица.

Ну вот такой у меня бзик. Просто не хочу, чтобы что-то прикасалось к лицу. И чтобы Макс видел, что я не сплю, тоже не хочу. А он как раз входит в мою комнату, чего ему вообще-то нельзя делать утром, и начинает рыться в коробке с игрушками. Он откладывает в сторону покалеченных солдатиков и цокает языком. Постепенно ему становится ясно, что я не обращаю внимания на его наглое поведение. Он подходит к кровати, немного отворачивает одеяло.

– Плохо? – спрашивает Макс.

Я кривлю губы, у Даши научилась.

Макс, подбоченившись, отходит назад, чтобы взглянуть на меня издали и сказать что-то колкое, и вдруг орёт как бешеный, произносит слова, которые нельзя говорить при родителях, и прыгает на одной ноге, держась за пятку другой.

– Плохо? – спрашиваю я.

– Зачем ты пораскидала тут свои дела?! – вопит Макс.

– Это больше не мои дела.

Тут я совсем заползаю под одеяло. Макс предоставлен сам себе, бродит по комнате, что-то шурудит – я не вижу, что он там делает. Немножко выглядываю – а Макс вдумчиво подбирает ошмётки таракана. И бормочет себе под нос нечто успокаивающее. Что у меня всё будет хорошо. С головой. Надо только подождать.

Ах, понятно, это он пришёл проверять, не сделала ли я куклу вуду.

Заходит мама и тоже пытается меня поднять с кровати. У неё другие методы. Более жёсткие. Она приносит из кухни кувшин и грозится меня полить, раз уж я изображаю из себя нежный цветочек, не готовый к встрече с реальным миром.

Я представляю, что будет, если она польёт меня и всё это станет стекать, и стекать, и стекать на кровать. Я буду лежать будто в луже наплаканных слёз.

Интересное ощущение, кстати, когда плачешь в кровати. У тебя намокают уши. Иногда этого даже не замечаешь. А слёзы просто в уши натекают, когда лежишь на спине. И ты лежишь и думаешь: а почему уши мёрзнут?

Вот так, я скучаю по тебе до мокрых ушей. Слышишь, Приходька? Не слышишь, ты же не телепат.

– Хотя бы на второй урок иди, на физику, – умоляет мама.

Я лежу. Физика… Катод и анод. Паяльник и припой.

Я поворачиваю голову влево, там стоит письменный стол, на столешницу Макс бережно высыпал детальки, шарниры. Дедушка, твоя пайка всё-таки не совершенство. Против ножек стула, а особенно пяток толстого Макса никакая пайка не устоит.

Мама радостно смотрит на то, как я откидываю край одеяла, потом приподнимаюсь, свешиваю ноги с кровати, нащупываю тапки.

– Макс, уйди, – говорю я. Потому что я сплю без штанов, привычка такая, а сейчас мне надо встать. Макс должен уйти. Он знает, что должен уйти. Он уходит. Он беспокоится, это видно даже по его спине. Обеспокоенные лопатки. Такие бывают? Они, наверное, должны хлопать, как крылья цыплёнка. Бройлера. Ко-ко-ко, Макс.

Я ищу под подушкой телефон. Что-то там у меня ещё под подушкой есть, колючее и родное.

– Зачем тебе это в ванной, объясни мне? Опять будешь сидеть целый час, – мама на взводе, протягивает руку, чтобы отобрать телефон.

Я покорно протягиваю ей смартик. А за спиной прячу сжатую в кулаке колючую штуковину. Иду в ванную. Смотрю вниз, как колышется подол моей длинной спальной футболки, как тапочки шагают, голубые мыски с помпонами, левая, правая тапочка, левая, правая. На левой коленке синяк из категории вечных: я в автобусе засыпаю и бьюсь коленками об сиденье впереди, когда трясёт на колдобинах.

– Быстрее! – не выдерживает мама; она слышит, как я шаркаю до ванной.

Если она думает, что без телефона я почищу зубы супербыстро, то ошибается. Я сажусь на бортик ванны и сижу, сижу, сижу, глажу чёрные ручки таракана. Единственного моего целого таракана. Таракана, которого специально для меня Карин выпустил гулять по мегамоллу. То есть Карин, конечно, не знал, что это для меня. Но, думаю, ему хотелось приманить на таракана кого-то вроде меня.

Почему я так решила? Не знаю, но я ему докажу. Мне кажется, он хочет, чтобы я что-то ему доказала. Может, мой шанс – сделать так, чтобы он не был разочарован в человечестве, лучшая часть которого проводит дни в мегамолле, лёжа на кожаных диванах и уставясь в телефоны.

Если я продам этого единственного таракана, у меня будет стимул сделать ещё. Просто мосты будут сожжены. Некуда отступать. Или я научусь это делать, или у меня не останется ни одного воспоминания. Ничего, что можно сжать в руке. Только шестерёнки. Гигантские шестерёнки, которые вращаются, разрывая мне мозги.

Мама барабанит в дверь. Походит, походит по коридору и опять барабанит. Я стоически не обращаю внимания. Умываюсь, пытаюсь накраситься. Брови не получаются одинаковыми. В попытке достичь совершенства я выдираю волоски, пока брови не становятся сильно короче. Придётся дорисовывать.

– Давай ешь и на выход! – кричит мама.

Наверное, сегодня она меня сама в школу поведёт. Отгул в ателье взяла, что ли. Чувствую, мне придётся несладко.

Мы выходим из подъезда. Сегодня, слава котикам, без трости. Я довольна. А мама недовольна, ей так и не удалось запихнуть в меня еду. Но меня правда что-то тошнит. Боюсь, сегодня я не продержусь на физике. Особенно если будет опять так вонять палёной шерстью. Когда показывали опыты с электричеством, были такие метёлки мохнатые, они вставали дыбом. И вот от них воняло палёным, я не вру, я тогда сидела на первой парте и чувствовала. Все сказали, что мне показалось. Но Приходька тоже уловил этот запах. Он ведь никогда не придумывает так, чтобы обмануть кого-то. Только тогда, когда мы вместе что-то придумываем. А так ему нет смысла, если некого рассмешить, удивить. Так он человек прозаический.

Про полюс, например, он придумал. Что если идти по льду реки, можно играть в покорение полюса. Летом, конечно, не походишь, но он ждал зимы, чтобы вместе со мной походить. И ещё он придумал про край карты. Когда мы лазали в заброшенные здания на краю города, он говорил, что мы как будто находимся в большой игре с хорошей графикой. И наша задача открыть как можно больше карты. Нужно всё время стремиться на края, в тёмные области нашей жизни. Чем больше мы узнаем о жизни, тем больше выиграем. По этой логике выходит, что чем больше опасных вещей творишь, тем больше выигрываешь. Плохая логика, неудачная. Он и сам потом понял. Хорошо, что он оставил эти идеи. Больше не пытается открыть край карты, стоит себе спокойненько…

Стоит себе спокойненько, ногами в сугробе, у тропинки, как будто уступал кому-то дорогу и не вернулся на натоптанное место. Завязки шапки болтаются по куртке. Шапка у Приходьки смешная, финская, вязаная, похожа на девчачью. И на голове помпон. Говорят, если заблудиться где-нибудь, дорогу лучше всего спрашивать у человека в шапке с помпоном, такой человек не способен ни на какие злодейские вещи и ни за что тебя не обманет.