— Если вы не против, я возьму грузовик, который у церкви стоит. Я вам лошадей оставлю.

Негр молча пожал плечами.

Круз полдня возился с грузовиком. Сливал остатки бензина из машин. Таскал канистры. Сезар с Габриэлой играли в футбол чьим-то черепом. Маркус бродил по домам, собирая в рюкзак уцелевший провиант. Негр пришел, уселся на ступеньки и пил из бутыли, продолжительно хихикая. Потом плюнул вслед и растер в пыли.

В поселке, выросшем у брода через лесную реку, Круз повстречал парочку янки, одинаково верзилистых, белобрысых и веснушчатых, смутно отличимых по половой принадлежности. Женскую версию звали Джей, мужскую — Джо. Или наоборот, Круз не разобрал. Они сидели на ящиках под полосатым зонтом и пили баночное пиво «Брахма». Выпив, кидали пустые банки в кучу уже с человеческий рост. Вспомнивший негра Круз поздоровался с ними крайне осторожно, но пара оказалась вполне вменяема, здравосмысленна и — о чудо! — знала, что было, что есть и куда нужно ехать. А у переправы они застряли на месяцок потому что: а) сезон дождей, б) три фуры с пивом, чудом оказавшиеся посреди этого нигде. Хотите пивка?

Круз захотел. И выпил. Пиво показалось неплохим. Янки — тоже. Они были кем-то вроде этнографов и хорошо умели стрелять из пулемета «браунинг», привинченного к джипу. Они объяснили Крузу, что жили у индейцев шингу, что время белых прошло и что индейцы займут все земли снова. Индейцы иммунные. Не все, но есть. Они бога позвали, Хуарачи. Бог плохих белых убил, а хорошим послал пива.

Мужская версия, ухмыльнувшись, пояснила, что беглецы караванами ринулись в самую глухомань, но вскорости кинулись обратно — кто выжил, конечно. Жрать неумелому в здешнем лесу нечего. Было много стрельбы и резни. От отчаяния, надо думать. Святоши орали, что пришел конец света и хоть напоследок надо помириться. Народ слушал — и дох толпами. Может, они чем травили. А может, и не травили. Как эта зараза действует, никто не понял и не знает. Может, как успокоились и поняли, что крышка, ею-то и накрыло. Она беспокойных не шибко берет, эта зараза. А тех, кто руки сложил, — за так. Тех, кто пиво любит, тоже не берет. А тех, кто не любит, за так тоже. Вот, с нами Бонго был, из Флориды. Баптист. Воду только пил, и ту кипяченую. Жил-жил, машину вел, утром смотрим — по глазам мухи ползают. Все. А мы пиво пьем.

Мужская версия жирно реготнула и предложила еще пива.

Янки здорово помогли. Места знали, карты имели, детей развлекали. Вот только вели себя так, будто одни на земле. Испражнялись чуть ли не где стояли, по жаре щеголяли вовсе голые. И очень, очень неприятно совокуплялись: пыхтя, чавкая и на виду. Круз не отгонял детей. Видевшие столько смерти пускай посмотрят и на жизнь. Но когда поймал Маркуса с Габриэлой, голых снизу и напряженно щупавших тайные части друг дружке, отвесил обоим по оплеухе.

Уходили Джея с Джо любимые ими индейцы. Может, те самые, может, нет. Тоже ценители автоматического оружия. Но мужскую версию они прибили по старинке, дубиной из обожженного дерева.

Индейцы пришли, когда Круз с детьми и янки торчали на очередной переправе, размышляя, как перетянуть на свою сторону паром. Восемь мужчин — раскрашенных, голых или в лохмотьях, двое с автоматами АК, остальные с копьями и луками. Говорили дружелюбно, смеялись. Янки хохотали с ними, предлагали пиво — фуру они так и не бросили. Индейцы показывали пальцами, гладили пулемет. Подарили Габриэле попугая с выщипанным хвостом.

Что именно случилось, Круз так и не понял. Женская версия вдруг взвизгнула тоненько, по-поросячьи. Из-за джипа выскочила версия мужская, с кровью на лице. Упала. Раскрашенный мелкий индеец прыгнул сверху, хряснул мокро дубиной. Потом закричала Габриэла.

Круз застрелил двоих: одного автоматчика и одного с бамбуковым копьем, проткнувшим Маркусу шею. Погнался за третьим. Кинулся назад, за Сезаром, потом за двумя, уносившими Габриэлу. Потом упал на колени на речном берегу и зарычал. По зарослям индейцы бегали куда быстрее Круза.

Женская версия еще хрипела, держась за разодранный живот. Круз присел на корточках, глянул. И воткнул ей в шею три дозы морфина из аптечки.

Маркус уже не дышал. Лежал в алой, быстро буреющей луже, глядя в солнце.

Круз похоронил его на невысоком холме над рекой. В могилу положил мелкашку 5.56. Водрузил крест из пары арматурных прутьев.

Потом переплыл на надутой камере от фуры реку, перегнал паром и уехал на джипе, загрузившись бензином и пивом.

Живых больше не встретил до самой Амазонки. По ней поплыл на моторке, перетащив на нее «браунинг» с джипа и последний ящик пива. И, едва не захлебнувшись в ураганном ливне, прибыл в город Манаус.

Из столицы бразильской Амазонии — непомерно раздутого, грязного, душного города, обсаженного заводами, — трудно уйти или уехать. Из него улетают, уплывают. Дороги из Манауса ведут на север, через сельву к столице сельвы еще горшей, и на юг, через Амазонку, сельву же и пустынную бесконечную степь.

Через степь и лес Круз уже прошел. И хотел на север, чтобы попасть в Венесуэлу, а от нее — туда, где когда-то Круза ждали. По нужде в жизненной цели Круз решил добраться туда. И потому пошел через город Манаус, оставив «браунинг» на моторке.

Манаус населяли мертвые. Больше всего их было у воды. Кости, обрывки, обломки, остатки, лохмотья лежали слоем в полметра, местами больше. Круз давил ботинками черепа. Похоже, либо мертвых несли к воде, либо еще живые сбежались сами. Куда они собирались удирать?

А город остался почти таким, каким был, — минус суета. Тот же почернелый бетон многоэтажек. Асфальт, закопченное стекло, тесные площади, тесные улицы. Никакой зелени. Хоть город — в сердце леса, зелень выдавили за его кольцо. Залили, закатали, стиснули мягкую землю, вбили сваи в речной берег. А мертвая вонь окутала дома и заборы, закрыла от времени.

Город-зомби. Он шевелился. Лязгало, шуршало в скопище покинутых машин. Мелькали огни. В тяжелом, напитанном влагой воздухе рождались голоса — пустые, будто прыгающий по стенам мячик. Круз не выяснял, не искал. Отыскал еду на задворках заваленного костями супермаркета. Завел забытый среди улицы «пахеро». Не желая выезжать в ночь, переночевал на седьмом этаже, натянув растяжку на лестнице. Выходя, спросонья чуть сам ее не сорван. И, выходя, кляня себя сквозь зубы за головотяпство, услышал лязг. Упал, вывернулся — и высадил пол-обоймы «глока» в захлопнутую ветром дверь.

Янки соврали. Индейцы не были иммунными к счастью. По крайней мере, те, чья кровь текла в жилах трех четвертей жителей Манауса. Счастье убило их так же быстро, как и жителей Байи. Много лет спустя лысый старик, крутя ручку настройки протезом, объяснил Крузу, как именно срывается невидимая растяжка в теле, как выдергивает чеку из счастья, мирно дремлющего в крови. И почему банту, тупи-гуарани и прочие племена разной степени тропического умирали быстрее и повальнее тяжко алкогольных шведов.

Бредя сквозь беспокойную смерть Манауса, Круз об этом не думал и не заботился думать. Он решил, что жить нужно, — и потому, продравшись закоулками, выбрался на северное шоссе, на двадцать километров забитое брошенными машинами. За день он протиснул «пахеро» сквозь автозавалы и уехал в лес.