«От горшка два вершка, а такой злобный, – подумал Федот, присаживаясь на узкую скамью у соседнего дома. – С другой стороны, я – чужак, а значит, иностранец. Иностранец – значит, немец. Немец – значит, шпион».

– Явился, шпионская морда! – Огромная баба, уперев руки в боки, нависла над Федотом. – На кой ляд мы тебе, фашистское отродье? Тряпками нас брать решил! – сказала баба и покосилась на пустые руки Федота. – Мы тебе Паланьку не покажем. Ростила твоих детей, голодовала, а ты тут и явилси не запылилси. Езжай в свою Германию, сучий потрох. Ишь, заездили – креста на вас нет!

Вскоре вокруг Федота собралась вся деревня.

– Забить его нады, вот что! – мудрил народ над Федотовой головой.

– Сперва разберемся, – сквозь толпу протискивался парень с обожженной бровью. – Кем будешь, отвечай.

Федот снова представился, спросил Белозеровых.

– Не по адресу явился, – сказал парень и дернул обожженной бровью. – Белозеровы давным-давно в Пестово перебравши.

– Вот и есть, что шпион, – подхватили бабы, – раз по старому адресу явился, значит, подослан.

– Не гундеть, бабы, – шикнул на них парень и велел Федоту следовать за ним. – Яша, – представился он, плотно прикрыв за собой дверь, – местное начальство.

В сенях они уселись на лавку и Яша предложил Федоту сложиться, чё резину тянуть!

– Не пью, – отказался Федот по причине отсутствия денег.

– Разговор всухую не состоится, – дернул бровью Яша. – Ты мне народом доверен. У нас на Октябрьские немец к Паланьке приезжал, разведчик. Муж якобы бывший. В плен попал, там и остался. С целым чемоданом подарков явился, на подкуп рассчитывал, мы его всей деревней взашей выперли. Бабы до сих пор в страхе ходят.

– Какой же я немец! Ты посмотри на меня, – сказал Федот и закурил «Родопи».

– Обычный, замаскированный! Нам старшина случаи рассказывал.

– Ты Белозеровых знаешь? – перебил его Федот.

– Откуль мне их знать…

Стало ясно – без бутылки не обойтись. Федот снял часы и протянул Яше.

– Немецкие? – испытывал его Яша.

– Какая тебе разница, чьи пропивать, – буркнул Федот.

– Верно, – согласился Яша и вернул часы. Он принес откуда-то бутылку, сковырнул алюминиевую пробку зубами. – Пей, – указал он ему на стакан с мутной жидкостью, – а я посмотрю. Выпьешь – значит, наш, задохнешся – ихний.

Федот «задохнулся», такой гадости он давно не пил.

– Шпионская морда, – дернул бровью Яша, – фашист недорезанный.

– Где тут у вас сортир? – спросил Федот.

– Во дворе, за околицей! – заржал Яша. – Иди, а то обоссышься!

Покачиваясь, Федот вышел во двор. В хлеву мычал теленок, хрюкали свиньи, и это уже не радовало Федота, как поначалу.

21. У ивоновской старухи. Мальчишки провожали камнями до самого Ивонова, и Федот дорогой вспомнил Иисуса и всей душой пожалел его.

– Что, милок, разузнал про Белозеровых? – участливо спросила старуха.

И Федот, неожиданно для самого себя, приподнял ее и поцеловал в дряблые щеки.

– Печь уж не истопить, чайник грею на керосинке. – А так я печечку любила, все думала – собраться ивоновским старухам вместе, лечь на печку и помереть в одночасье. Я ить поболевши, гной из костей тек. Одна присоветовала конфетные бумажки к болячкам приладить. Приладила, дак знаешь как помогло. Все отсосало. Ить жизнь наша несклепистая… – Старушка со свистом втягивала в себя чай. – Все колготисси и колготисси. А был бы человек надувной, утром встал, надулси, пошел на фирмы. Вечером раздулси и лег спать.

– У меня, бабушка, тоже жизнь не сахар, – пожалился Федот. – Сидел я смолоду при Сталине в тюрьме, – Федот подыскивал понятные слова, – и была у меня там жена – Маша Белозерова. Жили мы с ней душа в душу, а председатель тюрьмы осерчал на Машу и перевел ее в другую тюрьму. Так мы с ней и потерялись.

– Ить за что ж так? – пожала старуха костлявыми плечами, бугорками выступившими из-под мужского пиджака.

– Ты про Сталина слыхала?

– Может и слыхала, память-то у меня теперь короткая, потому как годы мои глыбокие.

– Мне тоже без году шестьдесят, – сказал Федот, помешивая ложкой мутную жидкость.

– Эт еще поживешь, – утешила старуха, – ить ты вон как шибко баранок хрупаешь, значит, еще поживешь.

– А как тут, бабушка, до Пестова добраться?

– Не подскажу. К магазину иди, там подскажут. А ты веруешь? – вдруг спросила старуха. – У вас в городи церьквы есть?

– Есть, – оказал Федот, оставив первый вопрос без ответа, поскольку вопрос этот, по выражению Машеньки, был альфой и омегой его жизни.

Зверье у вас водится? – спросил Федот.

– Водицы, еще как водицы, ить мы со всех сторон в лесу. Недале, как на Великий пост Ваня Беляков трех волков на Хмелеве подстрелил.

«Ваня Беляков, Ваня Беляков… Неужто тот самый Ваня Беляков из Кланиного письма, который холодильник “уставил”?»

– А где он живет?

– В Хмелеве, в крайней избе у леса.

22. Из Хмелева в Пестово. Завидев шпиона, бабы выставили заслон, но Федот одолел и это препятствие и без стука вошел в указанную старушкой избу.

– Ты Ваня Беляков? – спросил он у молодого парня.

– Ну я.

– Ты Вере холодильник устанавливал?

– Ну я, а че? Я все путем уставил. На них снижение было. А ты кто такой? Контроль?

– Никакой я не контроль. Я – Кланин знакомый.

– Погодь, погодь, – остановил его Ваня. – Сначала под Белозеровых копал, теперь до Клани добрался!

После долгих разъяснений Федот из шпиона превратился в званого гостя. В честь Федота в Ваниной избе гуляла вся деревня. Бабы наперебой угощали его парным молоком и творогом, Яша от стыда не знал, куда глаза девать, поскольку Хмелевский народ, приняв Федота, как дорогого гостя, теперь окрысился на дурака Яшку.

– Ить как там в городе живецы, хоть одним бы глазком взглянуть, а Кланя што – в лихте работает?

Ваня жарил на гармошке, бабы, не стыдясь детский ушей, в полный голос распевали похабщину, некормленый скот мычал и бился в закрытые ворота.

Спать Федота уложили на теплую печку, и наутро Ваня повез его в Пестово.

Федот сидел на прицепе, дорога дрожала под трактором, деревни Мосейково, Куземкино, Манаково неожиданно возникали в густом ельнике и терялись в лесу. Все словно вымерло. Федот тщетно искал признаки жизни, только раз он приметил белье на веревке. В лесу у деревни Поземы Ваня остановил трактор, спрыгнул с прицепа, навел ружье и выстрелил.