В аэропорту Кливленда меня ожидает «эскорт», назовем ее Филлис. Филлис — жена адвоката, дантиста или практикующего врача. Она любит читать и водит большую дорогую машину. Писатель ездит по стране, и в каждом городе его встречает точная копия такой вот благодушной матроны, которая сопроводит его из отеля на встречу с читателями, потом на радиостанцию, потом на ленч с репортером. Все эти женщины любезны, доброжелательны и относятся к тебе, как тетушки, опекающие любимого талантливого племянника (племянницу). Филлис привозит меня в безымянный отель в центре Кливленда. Я говорю, что закажу ужин в номер. Она пробегает пальцем по моему расписанию: ранний подъем, интервью на радио, участие в утреннем ток-шоу на телевидении, раздача автографов в книжных магазинах, а в полдень — самолет на Сан-Франциско. Или я лечу в Сиэтл? Увидимся завтра в шесть, говорит Филлис и прибавляет, что начала читать мой роман и он ей жутко нравится.

Я заказываю в номер «клубный» сандвич и пялюсь в телевизор, постепенно опустошая запасы спиртного в минибаре. Я подумываю о том, чтобы спуститься вниз, посидеть в ресторане, прогуляться по городу, но в итоге решаю остаться в номере — здесь вполне сносно. Литература? Я стал писателем только ради романтики.

В лучах раннего утреннего солнца Филлис везет меня через предместья Кливленда. Перед моим взором мелькает огромное закрытое море — озеро Эри. Складывается впечатление, что у каждого дома, мимо которого мы проезжаем, стоит по три машины и обязательно есть какое-нибудь плавсредство. Радиостанция, похоже, расположена у черта на куличках.

Наконец мы находим обшитое досками бунгало с тридцатифутовой антенной на коньке крыши. Радиожурналист — приветливый бородач. В перерывах между легкой музыкой он расспрашивает меня о королевской семье и знаменитых лондонских туманах. Он постоянно обыгрывает тот факт, что я — полный тезка актера, исполнявшего роль ковбоя Хопалонга Кэссиди[35]. Еще он привлекает меня к участию в рекламных вставках.

— Уильям, вы любите чипсы?

— Да, — сознаюсь я, — но у нас в Англии это называется «хрустящий картофель».

Бородач несколько раз повторяет это словосочетание, перекатывая на языке звук «р».

— Думаю, американские чипсы понравятся вам не меньше.

В ходе интервью я также одобряю средство для чистки ковров («Уильям, скажите, в вашем доме грязнятся ковры?») и какую-то марку моторного масла.

Это было великолепно, бурно восторгается Филлис по дороге в телестудию. В артистической уборной мне предлагают кофе с булочками и знакомят с другими утренними гостями: вместе со мной в программе участвует молодой человек огромного роста (его спина размером с кухонный стол, а шея — шире головы) и маленькая девочка в розовом платьице, которую сопровождают преисполненные благоговейного страха родители. Первой идет девочка, потом я, потом великан.

К этому времени я уже нахожусь на автопилоте и со странным спокойствием воспринимаю информацию, которую мне сообщает ассистент продюсера: малышка в розовом победила на школьном конкурсе правописания, а здоровенный детина — суперзвезда университетской команды по футболу, которая называется не то «Спартанцы», не то «Бродяги» — я особо не вникаю.

— Уильям, расскажите, пожалуйста, о вашей книге, — обращается ко мне продюсер, и его ручка застывает в воздухе. Пожалуй, Руссо лучше не упоминать.

Я приветствую ведущих в студии; мы дожидаемся, пока объявят прогноз погоды и выведут маленькую девочку.

— Прелесть, а не ребенок, верно?

— Прелесть, — не спорю я.

Оба ведущих, мужчина и женщина, выглядят невероятно здоровыми и холеными — нигде ни складочки, ни морщиночки.

— Вы знаете, что носите одно имя с исполнителем роли Хопалонга Кэссиди? — спрашивает мужчина. — А лошадь вы, наверное, привязали к ограде?

Я смеюсь вместе с ведущими. Мы в прямом эфире.

— Наш следующий гость сегодня — английский писатель Уильям Бойд. Он представит свой последний роман «Правдивые признания». Доброе утро, Уильям.

Я здороваюсь.

— Ну что ж, Уильям, расскажите нам о вашей принцессе Диане, — обращается ко мне ведущая.

Это было замечательно, восхищается Филлис по пути в первый из трех книжных магазинов, где я должен подписывать книги. Я, как положено, здороваюсь с серьезными, дружелюбными продавцами, которые сочувствуют мне по поводу рецензии в «Нью-Йорк таймс» («Таймс» просто осрамилась) и поздравляют с утренним появлением на телевидении. Это уже мировая известность, единодушно соглашаются все. Мировая известность британской королевской семьи, думаю я, подписывая дюжину книг в каждом магазине. Филлис сообщает, что мы опаздываем и надо спешить в аэропорт.

Я убеждаю Филлис, что ей не следует сопровождать меня на регистрацию в аэропорту, что я справлюсь с этим один, без ее пригляда. Мы прощаемся в машине перед зданием аэровокзала.

— Господи Боже, чуть не забыла! — восклицает она и вытаскивает из бардачка экземпляр моего романа.

Я думаю о городах, которые мне еще предстоит посетить, и мне страшно хочется домой. «Филлис от автора, — пишу я, понимая, что она нив чем не виновата. — С благодарностью».

Поройтесь как следует в своем детстве, поднимите со дна памяти яркие воспоминания о перенесенном позоре, и они тут же вернутся к вам. Тягуче-унылую атмосферу класса порой все же пробивают колкие шпильки — оценка «неудовлетворительно», выведенная тысячу раз. По рядам проносят булочки с сосисками, а над ухом раздается голос:

— Это ты сочинил стихотворение!

Стихотворение, тайком написанное, тайком подсунутое И. Г. Сайнзбери — скорее, мужчине, чем мальчишке, — редактору хулиганского школьного журнала.

— Как ты догадался? — Мой шепот едва слышен из-за топота ног. Мы выходим из столовой, и я узнаю, что Сайнзбери искал бумажку, чтобы свернуть сигаретку.

Писательская работа подарила еще немало подобных эпизодов, но с годами насмешка бьет не так больно, словно в конце концов уже не видит смысла жалить тебя, унижение воспринимается все менее болезненно, а потом и вовсе теряет значение. Наверное, случай, который я спишу ниже, тоже унизителен, но тогда я этого не ощутил.

Я получил письмо из Совета по искусству и культуре. В письме сообщалось, что мне присуждена литературная премия и что до церемонии награждения эту информацию следует держать втайне. В положенный срок мне позвонили из отдела по связям с общественностью этого же Совета и сказали, что, возможно, потребуется немного разрекламировать мою книгу. Я объяснил, что не очень силен в рекламных делах, однако согласился выступить перед публикой. Предполагалось, что выступление состоится в рамках фестиваля искусств, который по случайному совпадению будет проходить в это самое время где-то в окрестностях Лондона. В разговоре упомянули Темзу, и я решил, что фестиваль будет в Марлоу или Хэмптоне.