Эйлин приподняла голову, склоненную на руки, лежащие на узком подоконнике, и, открыв глаза, увидела прямо перед собой, по другую сторону окна напряженное и улыбающееся лицо матери. Она вскочила и ринулась к двери; еще не отойдя от сна, она забыла, что ей следует вести себя тихо. Стоило ключу повернуться в двери, как Вин уже стояла в холле, приложив палец к пухлым губам. Она вновь повернула ключ и задвинула тяжелые засовы с величайшим проворством и гораздо меньшим шумом, чем это получилось у Эйлин, когда она отворяла дверь. Уже через пару секунд она тихо, как мышка, переступила порог их комнаты. «Скорей, скорей, обе в постель! — прошептала Вин и присела на край кровати, чтобы расшнуровать сапожки. — Я знаю, что ужасно поступила, бедняжка ты моя! Да не стой же, не смотри так. Раздевайся и в постель».

Через мгновение они уже лежали, положив головы на подушки, каждая по свою сторону валика, который даже теперь Эйлин не забыла положить вдоль матраса. Но прежде чем заснуть, Вин чистосердечно рассказала Эйлин о том, что ее так задержало. Весь день она провела в пути в Лондон и обратно. Следующим же поездом, да-да, следующим, она уехала обратно.

Отпуск, который сначала казался бесконечным, вдруг начал подходить к концу. Была своя прелесть в покупках сувениров — крошечных кувшинчиков и чашечек с местными эмблемами для коллекции Эйлин, начатой в школьные годы, а также для подарков — и в том, чтобы достать из-под кровати сундучок (остатки прежней роскоши) и складывать в него свои пожитки. Очутившись вновь в страховой компании, Эйлин обнаружила, что люди вокруг только сейчас начали замечать ее отсутствие до данного момента. «Хорошо провели отпуск?» — спросила мисс Эрл, кладя на стол перед Эйлин пачку полисов, и отошла к другой девушке, прежде чем услышала ответ: «Спасибо, очень хорошо».

Такая любовь[30]

Комната была безжизненна, словно интерьер мебельного магазина, в котором для придания помещению выразительности манекен, взятый напрокат из отдела готового платья, посадили у газовой печи, взятой напрокат из отдела осветительной и отопительной техники. Складки занавесок на окнах были тверды, как органные трубы, и каждый хрусталик на люстре неподвижно висел на своей проволочке; листья растений, стоявших на бамбуковой подставке, будто застыли, а глазки мыши, спрятавшейся в обшивке стены, и веер пламени в газовой горелке были неподвижны, будто нарисованные. В движении в этой комнате были только глаза плотного джентльмена, читавшего газету у камина, но и он ни разу не вывел из равновесия свое кресло-качалку. Оборвавшееся звяканье дверного звонка едва ли возмутило тишину; только благоразумная мышка убрала свою мордочку, и читатель, плотно сжав края газеты, перестал скользить взглядом по строкам. Но раздавшийся затем скрежещущий звук заставил мышь стремительно удрать внутрь стены, а читавшего встать на ноги. Люстра звякнула на подвеске, и листья растений соприкоснулись; а когда нога джентльмена с силой наступила на расшатанную половицу, веер пламени в газовой горелке сжался и выстрелил вверх с неистовым визгом.

Полный джентльмен отворил дверь; на пороге стояла высокая молодая женщина с неровно подстриженными черными волосами.

— Эйлин Шелли, — сказала она. — Мисс Пейдж говорит, что вам нужна машинистка.

Джентльмен закрыл дверь, кивнул, порылся в кармане, извлек оттуда толстый кусочек белого картона и вручил его посетительнице. «Белкин», — сказал он, вновь наклонив голову. Она неуверенно взяла карточку, нетвердо держа ее между большим и указательным пальцами. Мистер Белкин отодвинул стул от круглого стола, стоявшего посредине комнаты, и пробормотал: «Пожалуйста, садитесь», но она продолжала стоять, пока он скатывал со стола тяжелую плюшевую скатерть и ставил на освободившееся место портативную пишущую машинку, клал папку с бумагами.

Тогда она подошла к столу, села и тайком задвинула карточку мистера Белкина под папку.

— Что за странная машинка! — воскликнула она.

Мистер Белкин обеспокоенно взглянул на темноволосую

голову с выразительным профилем, склонившуюся над его любимым «Оливером».

— Это очень удобная машинка, — выступил он в ее защиту. — Очень хитроумная. Может писать на четырех языках. — Он осторожно наклонился поверх ее плеча и напечатал: «Дорогой сэр, в ответ на Ваши письма от пятого числа текущего месяца».

— Видали? — сказал он. — Английский! — Одним пальцем он вытащил цилиндрик из машинки и взял другой из коробки на столе. — Теперь будем по-французски[31].

— Нет, нет! По-русски!

Он послушно вернул французский цилиндр в коробку и закрепил в машинке русский, а потом сам сел за стол и отбарабанил строчку таинственных иероглифов.

— Еще, еще! — воскликнула она. — Я никогда не видела русских букв! — Он напечатал еще две строки. Затем ей захотелось проверить, сможет ли она сама сменить цилиндр, и после некоторой возни ей удалось извлечь русский цилиндрик и заменить его английским. — Теперь можем начинать, — сказала она.

Мистер Белкин вытащил из папки письмо, поднес его к глазам, откашлялся и начал диктовать: «Уважаемые господа, в ответ на ваше письмо от 17-го данного месяца…».

Вместо того чтобы начать печатать, Эйлин Шелли продолжала сидеть, положив запястья на край стола; ее пальцы едва касались клавишей машинки.

— Где вы научились деловому английскому? — спросила она. Он вытащил толстый том из ряда книг, стоявших на пианино, и торжественно вручил ей. Она взяла книгу, повернула к себе корешком и прочла название — «Как вести деловую переписку», затем сосредоточенно перелистала, прочитывая то тут то там по нескольку фраз, и наконец вернула владельцу.

— Вы, конечно, знаете, что такой вещи, как деловой английский, не существует.

— Возможно, вы правы. Но удобнее делать так, как все.

— А я думала, вы революционер!

Он быстро взглянул на нее, но лишь заметил, чтобы закончить разговор:

— Не думаю, что небольшая порция делового английского так уж вредна.

— Я думала, что после революции таких вещей вообще не будет. — Ее негодующий взор прошелся по плюшевой скатерти, кружевным занавескам и бесполезной люстре. — А вы говорите, что всегда будет существовать деловой английский.

— Ну, возможно, найдутся вещи поважнее, которые придется поменять, — мягко заметил он. — Продолжим? — Он вновь нервно откашлялся. — Прошу меня извинить. Это будет деловой английский. Ничего не поделаешь.

Мистеру Белкину, казалось, доставляло удовольствие следить за ритмично порхающими пальцами машинистки.

— Слепая система, — сказал он. — Я вижу, вы очень профессиональны.

Нет, отвечала Эйлин, она самоучка и печатает не очень быстро, но зато никогда не делает грамматических ошибок.

Когда письма — их было шесть, и все они адресовались фирмам по производству сельскохозяйственной техники — были положены в конверты, а Эйлин Шелли неловкими движениями закрывала непривычную машинку, мистер Белкин сидел молча,