Правление Марии Терезии и ее сына (и соправителя в 1765–1780 годах) Иосифа II длилось в общей сложности полвека. В эту эпоху просвещенного деспотизма конгломерат “наследственных земель” начал приобретать черты действительно единого государства – притом что одним из важнейших факторов, определявших структурный облик империи, оставалось особое положение Венгерского королевства, закрепленное событиями 1740 года. Можно сказать, что предпосылки дуалистической системы были заложены уже тогда. При Иосифе II, любившем называть себя “слугой государства”, сильно выросла роль административного аппарата. Продуманная система бюрократии придала стройность и логику даже такому сложно устроенному государству, как габсбургская монархия. Административная карьера предоставляла возможность вскарабкаться по социальной лестнице образованным людям недворянского происхождения; гражданские и военные чиновники десятками тысяч мигрировали по стране, меняя места службы и донося в самые отдаленные уголки империи волю венского двора.

Пусть многие поляки, румыны, словаки или хорваты так никогда и не почувствовали себя настоящими австрийцами, но осознание общей судьбы стало в границах монархии весьма распространенным и превратилось в главный залог единства этого пестрого государства. В дунайской монархии долго не существовало другого языка науки и культуры, кроме немецкого (в западной части империи) и латыни (в Венгрии). Практически все работы по литературоведению, философии, астрономии вплоть до начала XIX столетия писались на этих двух языках. Образование получали в немецкоязычных университетах. Опорой для распространения немецкоязычной культуры становились существовавшие в регионе со Средних веков колонии немецких поселенцев. Но и без их участия большинство хоть сколько-нибудь значимых городов страны Габсбургов оставались в немалой мере немецкими. Исключение составляли земли на севере Италии и (в меньшей степени) на юге Польши, где городская культура еще до прихода Габсбургов закрепила национальный характер.

Реформы терезианской и йозефинской эпох – отмена многих крепостных повинностей, введение всеобщего начального образования, модернизация армии и государственных институтов, попытка придать немецкому статус единого административного языка, – с одной стороны, сплачивали “наследственные земли”, придавая им облик единой державы, с другой, наоборот, пробуждали центробежные тенденции, которые проявлялись как в консервативной (борьба венгерской шляхты за отмену реформ Иосифа II), так и в прогрессистской форме. Габсбурги видели в “своих” народах лишь подданных, пусть и говорящих на разных языках. “Быть австрийцем означало быть свободным от своей национальности, вернее, это означало – не иметь национальности”, – писал историк. И все же многие из подданных Габсбургов уже ощущали принадлежность к тому или иному народу как особую форму лояльности, на фоне которой могла отступить на задний план и верность государю. Так рождался национализм, который и привел дунайскую монархию к краху.

Зрелость монархии

На пороге XIX века государство Габсбургов ждали новые преобразования. В 1804 году римско-германский император Франц II присвоил себе ранее не существовавший титул императора австрийского и в этом качестве стал Францем I. Мера была вынужденной: Габсбурги терпели поражения в войнах с наполеоновской Францией. Влияние Бонапарта в княжествах Западной и Южной Германии возросло, а Священная Римская империя окончательно превратилась в призрак. В 1806 году процесс достиг логического завершения: Франция объединила немецких вассалов в Рейнский союз, Наполеон провозгласил себя его протектором, а несчастный Франц II объявил о сложении римско-германской короны. Габсбургско-Лотарингская династия сохранила императорский титул, но уже другой – австрийский, ею самой для себя изобретенный. Как пишет австрийский историк и правовед Валентин Урфус, “новый титул был титулом династическим, а не государственно-правовым, он принадлежал государю, но не обозначал государства. Речь шла лишь о том, чтобы Габсбурги оставались императорами и после исчезновения Священной Римской империи. Новый титул ничего не изменил в государственно-правовом положении стран, входивших в габсбургскую монархию”. Тем не менее в восприятии как подданных Австрийского дома, так и иностранцев “наследственные земли” после 1804 года во все большей степени становились единым государством – Австрийской империей.

Консервативному императору Францу это играло на руку: он укреплял бюрократический аппарат, от греха подальше больше двух десятилетий не собирал венгерский сейм, а сейм чешский, равно как и сословные собрания других провинций, низвел до совершенного политического ничтожества. После того как Австрия и ее союзники наконец добились победы над Наполеоном, стараниями могущественного канцлера Клеменса Меттерниха положение габсбургского государства в европейской политике заметно укрепилось. Внутренних преобразований Франц I сознательно избегал, сделав лейтмотивом письма-завещания сыну слова “Правь, ничего не меняя…”.

Бесконечно загонять вглубь накопившиеся противоречия оказалось невозможным, и бурный 1848 год показал это со всей убедительностью. Массовые беспорядки произошли тогда в Вене и Праге, в Хорватии и итальянских владениях Габсбургов, даже в Галиции, а Венгрия взбунтовалась так, что для подавления революции Францу Иосифу пришлось призвать на помощь русские войска. Сложный характер империи проявился и в период кризиса. Венгерские революционеры во главе с Лайошем Кошутом выступали за радикальные социальные преобразования, но в национальном отношении оставались непреклонны: их программой была мадьяризация этнических меньшинств. Это вызвало противодействие хорватов, сербов, словаков, трансильванских румын. В результате практически все они встали на сторону императорской власти. Наиболее заметную роль сыграл хорватский бан (наместник) Иосип Елачич, торжественно объявивший о независимости хорватских провинций[23] от Венгерского королевства и возглавивший в сентябре 1848 года поход на Венгрию. Войска Елачича приняли активное участие и в подавлении волнений в пригородах Вены, но его обращенный к соотечественникам манифест звучал почти революционно: “Как сын хорватской нации, как сторонник свободы, как подданный я предан конституционному императору, я желаю великой, свободной Австрии”. Через два десятилетия в Аграме-Загребе Елачичу установили конный памятник: воинственный бан воздел саблю, которая, как гласит легенда, указывала точно на северо-восток, в сторону Будапешта. Впоследствии статую политкорректно развернули лицом к югу.