Короче, в пять минут одиннадцатого утра мне позвонила Алина Григорьевна. Похоже, она изо всех сил дожидалась времени, когда, по правилам этикета, станет прилично мне телефонировать.

Она не передумала меня нанимать, однако про миллион, конечно, брякнула вчера для красного словца, будучи в пограничном своем слезливом состоянии. Я не стал хватать ее за язык и кричать по-детски, что «первое слово дороже второго». И мы спокойно договорились, что ее слова об авансе в семьдесят тысяч долларов остаются в силе – однако гонорар мой в случае успеха составит «всего» двести пятьдесят тысяч «зеленых». Все равно получалось больше, чем мой годовой заработок, за который я отчитываюсь перед налоговой. Нетребина сказала, что ее юрист разработает договор, и она пришлет его мне. А пока она попросила меня приехать. Мы договорились с ней встретиться на бульваре, у выхода из метро.

Сегодня Алина представляла собой разительный контраст с собой вчерашней. Тогда она была вся на взводе и несла в истерике все подряд. Сегодня же передо мной предстала выдержанная молодая дама с безупречными манерами.

– Пойдемте, – молвила она, – я покажу вам место убийства.

Она взяла меня под руку. Рука ее была ледяной.

Мы пошли по середине бульвара. Несмотря на погожий денек, народу было немного: пара мам с колясками, двое пенсионеров-шахматистов на лавке да плюс парень с девчонкой, целующиеся на другой. Впереди нас шла еще одна парочка, довольно смешная: и он и она сплошь в коже – у обоих тяжелые сапоги до колен, штаны, косухи и даже кепки. Притом она целомудренно держала своего брутального друга за кончики пальчиков.

– Тогда, – Нетребина со значением выделила это слово, – здесь никого не было. Ни одного человека. Я выглядывала в окно… Вот здесь, – она указала место.

Песок на месте убийства оказался чуть темнее, чем всюду. Рядом лежали четыре гвоздички: две красные и две белые.

– Он лежал здесь на спине, весь в крови, – прошептала Алина. Выдержка оставила ее. Казалось, она вот-вот опять разревется.

– Пойдемте отсюда, – я потянул ее за руку.

– А как же… Я думала, что вам нужно тут побыть.

– Совсем необязательно.

Я огляделся вокруг. Насколько я мог судить по телевизионным новостям, довольно часто случается, что само убийство, преступник и жертва запечатлеваются камерами видеонаблюдения. Но, похоже, не в этот раз. Никаких камер вокруг я не заметил. Видимо, убийца рассчитывал на это – а значит, он хитер и был подготовлен. А может, ему просто повезло.

– Я посмотрела в окно. И сквозь листву, сквозь деревья вижу: что-то на бульваре чернеется. Перед этим когда я к окну подходила, такого не было.

– А сколько времени прошло, как вы в предыдущий раз смотрели?

– Полчаса, наверное. И меня как толкнуло что-то. Показалось, что на бульваре кто-то лежит. Я оделась – и бегом. А он – там. И уже, – голос у нее прервался и нахлынули слезы, – мертвый.

Я подвел Нетребину к пустой лавочке.

– Извините. – Она вытерла платком слезы.

– А что, ваш муж возвращался с работы пешком?

– Да.

– Он всегда ходил на работу на своих двоих?

– Его офис здесь недалеко, на Волхонке. Иногда он прогуливался. Особенно если пробки. Но чаще все-таки ездил на машине. Тем более что днем тоже из офиса выезжал: в свои магазины или на переговоры.

– А где он тут у вас машину обычно оставлял?

– Подземная парковка под домом.

– А почему же он в день убийства пришел из офиса пешком?

– Не знаю, утром он уехал на машине, но она так и осталась возле работы.

– Почему, как вы думаете, он пешком пошел, а не на автомобиле поехал?

– Когда я тогда выбежала, бросилась к нему, – заметила, что от него попахивает. Спиртным. Наверное, не захотел рисковать, за руль садиться. Тем более «дэпээсники» тут часто по ночам пьяных водил ловят. Господи, как же бывает в жизни, Алеша, как же бывает! Может, если б он на машине поехал – ну и что с того, если б его пьяного задержали?! Ну, прав бы лишили, может, на десять суток бы посадили – но он ведь был бы живо-о-ой!

Я хотел сказать, что если бы обошлось в этот раз – не обошлось бы в другой. Судя по всему, мужа ее пасли. Эти странные угрозы в открыточке из Германии, окровавленные бусы, вдруг появившийся Павлик – не похоже, что убийство было чистой случайностью. Но говорить вдове об этом я счел неразумной жестокостью. И только молвил:

– Не стоит растравливать себя. Лучше думать о том, что мы с вами найдем убийцу и тем отомстим за Михаила Юрьевича. Жажда мести – значительно более плодотворное чувство, чем уныние.

Алина покорно кивнула. Похоже, я при ней пока исполнял обязанности не столько сыщика, сколько играл привычную роль психотерапевта, утешителя.

– Вы что-нибудь вспомнили дополнительно, – продолжил я, – о тех вещах, с чем приходили в первый раз? Про открытку из Германии? Про бусы в крови?

– У меня все название того города вертится в голове. Какой-то маленький, немецкий. Ротбурт, Равенсбрюк? Что-то в этом духе. А больше – ничего.

– А что с тем стишком? Про год и твой черед?

– Знаете, я вспомнила. Один маленький момент. Когда Миша открытку рвал, он злобно прокричал – как будто полемизировал с кем-то, спорил. Крикнул он что-то вроде: «Это же не я был! Отец!»

– Отец? Его?

– Представления не имею.

– А вообще-то, родители Нетребина живы?

– Мама умерла года четыре назад. А отец погиб давно.

– Погиб? Это как?

– Он любил походы, туристом был. Ну, то есть он был ученым, химиком, доктором наук. Преподавал, лекции читал, стал профессором, замзавкафедрой. Но в душе его отец был (как вдова его покойная, свекровь моя рассказывала – да и Миша тоже) странник, путешественник. У него целая компания была, с которой они в походы ходили. У них в том смысл жизни был. Всю осень, зиму, весну к большому летнему путешествию готовились. Закупали или доставали при случае тушенку, сырокопченую колбасу, чай индийский. Это еще советские времена были, когда в магазинах не купить ничего. Ну, и снаряжение тоже: чинили, чистили. Тренировались. Ходили в мини-походы: на Первое мая обязательно, а потом на Девятое. А иногда и все майские праздники объединяли и уходили в большую экспедицию. Ну, потом, конечно, осенью раз выбирались. На Новый год – на лыжах. А главное путешествие было – летнее. На целый месяц отправлялись. Ну, вот однажды он и не вернулся.

– А как погиб?

– Обстоятельства до сих пор до конца не выяснены.

– А когда это случилось?

– Еще в перестройку. Тогда Горбачев у власти был. Году в восемьдесят седьмом. Или в восемьдесят девятом.

– А вы точно не можете припомнить?

– Я посмотрю, если это важно. У меня осталось его свидетельство о смерти.