Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чистая философия все еще состоит (и не может отказаться от этого) в тайной любовной связи с нечистой. И так будет во все времена.
Проповедь в церкви не делает громоотвод на ней бесполезным.
Человек, который не может рассуждать экспромтом о проблемах своей специальности, а должен сначала заглянуть в свои выписки или в свою библиотеку, безусловно, ремесленник. Сегодня существует искусство стать знаменитостью, не знакомое древним. Они становились известными благодаря своему гению; большинство же новых ученых — поддельные драгоценности, а не подлинные брильянты. Но ведь и слава их также не будет долговечной. Их сочинения будут забыты, как поэзия Цицерона, которую даже его проза, пережившая века, не была в силах сохранить.
Все то, что мы, люди, обязаны признавать реальным, и становится для нас реальным. Ибо если ныне возбраняется судить о действительности, исходя из этого естественного побуждения, то уже нельзя себе представить никакого твердого принципа. Одно положение так же неопределенно, как и другие. Для кого бытие высшего существа вытекает из природы, тот пусть остается при своем мнении; точно так же и тот, кого убеждают в его существовании теоретические или моральные доказательства[124]. Даже те, что раздумывали над новыми доказательствами, руководствовались, возможно, непреодолимым стремлением, в котором они не вполне отдавали себе отчет. Вместо того, чтобы искать новые доказательства, лучше бы они раскрыли нам побудительные причины, заставившие их искать этих доказательств, если это не был голый страх перед консисториями[125] и правительствами.
В настоящее время я тоже полагаю, что вопрос, имеют ли вещи вне нас объективную реальность, лишен всякого разумного смысла. Мы по своей природе вынуждены утверждать, что определенные объекты нашего ощущения существуют вне нас; мы не можем иначе. Этот вопрос почти столь же абсурден, как и вопрос, является ли синяя краска «действительно синей». Мы не в состоянии выйти за пределы этого вопроса. Есть вещи, о которых я говорю, что «они вне нас»; поэтому я должен их так и рассматривать. Это бытие «вне нас» может, конечно, иметь какие-то свойства, но каковы они, об этом мы судить не можем...
Человек как продукт природы; как продукт своего рода (общества); как продукт самого себя — воспитанный, образованный, культурный, познающий человек.
Слово «несравненно» свидетельствует о том, что может стать на свете со словами[126].
Удар под ложечку лишает сознания и выводит из строя не только желудок, но даже и голову. Вообще слишком много говорят о голове и сердце и очень мало о желудке, по-видимому, потому, что он расположен в нижней части тела. Но древние разбирались в этом лучше. Персии[127]. Как известно, уже повысил его в чине и назвал его magister artium[128], а за 1700 лет желудок, возможно, кое-чему подучился.
Небольшие эксперименты, которые мы ставим, и наши личные усилия, как бы ничтожны они зачастую ни были, способствуют образованию великой реки, которая впадает в бесконечное море, хотя в названии этой реки нет уже и помину о маленьких ручьях. Что было бы с Рейном, если бы маленькие ручьи лишили его своих вод?
Он открыл лавочку, где торговал мракобесием.
Каждый человек имеет свою особенную манеру ошибаться, тем более, что ошибки заключаются часто в неправильно понятой точности.
Тот факт, что многие ищут истину и не находят ее, объясняется, вероятно, тем, что пути к истине, подобно дорогам в ногайской степи, ведущим от одного места к другому, столь же широки, как и длинны.
Он так оттачивал свой ум, что тот в конце концов стал тупым, прежде чем сделаться острым.
Привычка во многих случаях — скверная штука; она повинна в том, что несправедливость считают справедливостью, заблуждение — истиной.
Человеческий разум становится все более единообразным по мере того, как он отрывается от материального мира. Чем он к нему ближе, тем чаще наблюдаются в нем отклонения, как у планет, о чем я уже говорил.
...Постоянно возникает вопрос: не приносит ли больше пользы в конечном итоге дух противоречия, чем дух единства?
Великим светочем этот человек не был, скорее большим удобным подсвечником. Он торговал мнениями других людей.
Философия Канта, изложенная без кантовских выражений в практических сочинениях, безусловно, имела бы успех[129].
Люди много пишут о сущности материи. Я хотел бы, чтобы материя когда-нибудь взялась писать о человеческой душе. Выяснилось бы, что мы до сих пор совершенно неправильно понимали друг друга.
Господину Канту принадлежит[130], безусловно, немалая заслуга в наведении порядка в физиологии нашего сознания, но это более близкое знакомство с мускулами и нервами не создает нам ни лучших пианистов, ни лучших танцоров. Мне также кажется, что успех, выпавший на долю его сочинения «Критика чистого разума», завел его впоследствии слишком далеко.
Фихте, по-видимому, забыл[131], что есть люди, которые не могут видеть вдаль без очков, слышать без слуховых трубок и ходить без костылей. Ему следовало бы еще научить нас есть сырое мясо, так как полевые звери не имеют кухни.
Он торговал чужими мнениями. Это был профессор философии.
Я всегда извиняю теоретизирование: это инстинкт души, который может быть полезным, если мы уже имеем достаточный опыт. Поэтому возможно, что все наши сегодняшние теоретические нелепости являются инстинктами, которые найдут себе применение только в будущем.
Всякую вещь, безусловно, лучше совершенно не изучать, чем изучить поверхностно, потому что здравый человеческий рассудок, желая высказать свое суждение о вещах, не совершает таких промахов, как полуученость.
В настоящее время повсюду стремятся распространить знания, но кто знает, не появятся ли через два-три столетия университеты для того, чтобы восстановить былое невежество.