Лос-анджелесский панк никогда не казался мне достойным внимания слушателя, потому что он был какой-то ненастоящий. В тот период очень популярна была группа Germs, имевшая множество подражателей, и все они, как мне казалось, не умели играть и были совершенно отстойными. Единственные группы, которые я считал стоящими, – X и Fear, да и все. Я уважал основную суть панка, которая с точки зрения музыканта заключается в том, чтобы не очень хорошо играть и плевать на это. Но мне не нравилось, что все, кто тогда играл, интерпретировали эту эстетику неправильно: есть большая разница между намеренными ошибками и просто плохой игрой того, кто играть вообще не умеет.

Слэш занимается тем, что у него получается лучше всего: постоянно играет

Панк-рок вышел из Лондона и Нью-Йорка и оставил след в истории музыки, и, несмотря на то, насколько неправильно его интерпретировали в Лос-Анджелесе, благодаря ему там появилось много отличных клубов, в числе которых «Кафе де Гранд». Это было лучшее место с хардкорными панк-концертами, и не единственное – в «Палладиуме» тоже проводили отличные хардкорные концерты. Я ходил туда на концерт Ramones, который никогда не забуду, – слушать их было все равно что серфить на огромных волнах. За несколькими исключениями, лос-анджелесский панк был так же жалок, как и километровые очереди позеров, выстраивавшиеся перед клубом «Старвуд» каждые выходные.

В то время я наконец стал юношей. До этого я постоянно был самым младшим в компании, интересовался всем, что увлекало ребят постарше, и старался стать частью их классной, почти взрослой жизни. Теперь, когда я подрос, панк-движение и ужасная мода, которая проскользнула за ним в заднюю дверь, все мне испортили. Как только я стал достаточно взрослым, чтобы смочь по-настоящему оценить молодежную культуру, царившую до панка, все просто взяло и на хрен испортилось.

С момента моего рождения и до 1980 года все было довольно стабильно. Музыка по-прежнему основывалась на рок-н-ролле, несмотря на довольно разбавленные группы, которые из него вышли: Foghat, Styx, Journey, REO Speedwagon и многие другие. Где-то с 1979–1980 годов, за исключением Van Halen, все пошло в другом направлении, и это привело к совершенно новому оттенку бунтарства, и то, что мне нравилось, постепенно вытеснила мода.

Когда меня исключили из старшей школы Фэрфакса за случай на уроке социологии, я оказался в подвешенном состоянии. Мама всегда считала мое образование приоритетом. Она разрешала мне жить там, где я хочу, и так, как я хочу, все летние каникулы при условии, что каждую осень, где бы она сейчас ни жила, я переезжаю к ней. Ей нужны были основания для уверенности в том, что я хожу в школу, и доказать ей это можно было только живя с ней под одной крышей. Летом после отчисления я записался на летние занятия в голливудскую старшую школу, чтобы попытаться заработать баллы, необходимые для поступления в Объединенную среднюю школу Беверли-Хиллз, где без этого я бы сильно отставал от своих одноклассников. Когда я готовился к квалификационному экзамену и сдавал его, я, похоже, всеми силами пытался его завалить, чтобы вообще не учиться в старших классах. Экзамен прошел не очень хорошо: в первые полчаса я вышел покурить и не вернулся.

В тот период мама окончательно рассталась со своим бойфрендом, тем самым бойфрендом-фотографом. Как только он начал продавать вещи из дома, чтобы покупать кокаин (в конце концов он оказался банкротом), мама с братом собрались и съехали от него. Я тогда нечасто бывал дома, поэтому не видел этой сцены. Но все равно почувствовал облегчение, когда об этом узнал.

Мама, брат и бабушка переехали вместе в квартиру на Уилшире и Ла-Сьенега, и, согласно маминому правилу, осенью я приехал к ним. Мама хотела, чтобы я окончил среднюю школу, прежде чем начну свой собственный путь, но это было не так-то просто. Мои оценки, посещаемость и поведение были далеко не звездными, так что она сделала все возможное: записала меня в класс коррекции в старшую школу Беверли-Хиллз.

Обычно туда попадают ребята, у которых проблемы с адаптацией в обществе: расстройства, влияющие на способность к обучению, проблемы с поведением, – и все, кому не подходит стандартная учеба. Когда я учился в Фэрфаксе, я старался избежать такой ситуации, а здесь мне было даже хорошо: мне разрешалось работать в своем темпе и подстроить расписание учебы под рабочий график. Я приезжал в школу в восемь, а уезжал в двенадцать, потому что у меня тогда было две работы. Помимо работы в кинотеатре Фэрфакса, я трудился на часовой фабрике, потому что осенью производство там было в самом разгаре.

Мои одноклассники в классе для «особенных» были по-настоящему особенными. Там была парочка реальных байкерш. Одна из них напоминала бегемота, а ее крепкий парень за сорок из «Ангелов Ада» каждый день ее забирал. Он приезжал пораньше и ждал на улице, разогревая мотор, а у второй девчонки был свой «Харлей». Еще в классе было три рокерши из Стрипа. Они носили волосы цвета морской волны, которые торчали во все стороны, рваные футболки и шипастые ботинки на шпильках – словом, их внешний вид говорил сам за себя. Они все были по-своему привлекательны… скажем, умели пользоваться тенями для глаз и помадой. В этом классе я познакомился еще с одной девчонкой по имени Дезире, дочерью Нормана Сейфа, одного из друзей моего отца и известного рок-фотографа. Мы с ней играли в детстве и уже тогда шалили. Я был влюблен в нее еще мальчишкой, а теперь для этой влюбленности появилось еще больше причин: Дезире сидела в ряду передо мной и носила свободные футболки без рукавов и без лифчика. Она превратилась в сексуальную панк-рокершу с отличной грудью и казалась мне такой же милой, как и в семь лет.

В классе было много всякого сброда. Мы представляли собой разнообразную и необычную группу людей, которую легко было бы запечатлеть в коллекции статуэток: серфер-укурок Джеф Спиколи, горячая малолетняя мамаша-шлюшка, пухлая задумчивая готесса, грустный индийский парнишка, который работал в ночную смену в супермаркете своих родителей, – все мы едва ли походили на остальных старшеклассников школы. Когда я думаю о тех временах, мне становится любопытно, каким образом каждый из этих ребят оказался именно там, в элитной школе Беверли-Хиллз. Наш класс изолировали в целях прогрессивного образования в одном кабинете, у которого был свой общий туалет, к тому же служивший нам курилкой. Там-то я и понял, почему эти три рокерши из Стрипа выглядят именно так: они были неофициальными президентами фан-клуба Mötley Crüe. Еще они бесплатно продвигали группу: когда я первый раз с ними курил, то тоже подсел на эту музыку.

Я знал о Никки Сиксе, басисте и создателе Mötley Crüe, еще со времен его первой группы под названием London, потому что мы со Стивеном как-то раз попали на их выступление в клубе «Старвуд», когда нам удалось пробраться внутрь. Группа London классно смотрелась на сцене. В сочетании с бюджетной пиротехникой и одеждой в стиле Kiss группа производила огромное впечатление на подростков. Я понятия не имел, что Никки познакомился с Томми, а потом они нашли остальных парней и превратились в Mötley Crüe. Не догадывался я и о том, что эта группа возглавляет движение, которое в одночасье затмит лос-анджелесский панк. Mötley не походили на Quiet Riot, Y&T или любую другую группу из Стрипа того периода: они тоже были на вершине, но при этом отличались от всех остальных. У них был настолько яркий собственный стиль, что любой (похоже, кроме меня) сразу узнал бы в тех трех девчонках поклонниц Mötley Crüe.