Мост сгорбился и погрузнел от легковесного снега. Третьяковка уснула. Руку оттягивал пакет. Маша осталась одна. Но одиночества больше не было. Она грела шары в ладонях, словно они были живые. Словно они могли отдавать тепло.

Тепло ранней весной – большая ценность.

Дома нанизала петли на пальцы, уронила шарики. Они пружинисто повисли, готовые двигаться, готовые крутиться.

Живые.

От пальцев по веревке вниз прошел электрический ток. Маша и сама не заметила, как повела плечами, крутанула запястьями, разминаясь. А потом перед глазами встал парень с горящими фитилями, огненные полукружья… Девчонки со светящимися палочками в руках… Маша накрутила веревки на ладони, подхватила шары, потренировала движения – плавно, в одном ритме, движения вперед, назад, в перекрестье. Не заметила, как шарики скользнули вниз, разматывая веревку. Как они замерли, ожидая движения. Оставалось всего лишь повторить то, что получалось только что. Натянулась веревка. Раз, два, свистнул воздух. В груди что-то знакомо защемило, затрепыхались под кожей бабочки. Мир поплыл, растворяясь в крутящем моменте. Шаг в сторону. Шарик задел кровать, сбив движение.

– Черт!

Маша выбежала в коридор, примерилась, заранее понимая, что между стенками слишком узкое пространство. На кухне – стол, стулья, посуда. Оставалась родительская комната. Маша ворвалась в нее. Шары выпали из ладоней, чуть подпрыгнули, спрашивая: «Ну? Когда же?» И она не заставила их долго ждать. Шары пошли по кругу вперед, синхронно, заставляя чувствовать их неизбывное желание оторваться и улететь. Шаг, еще, теперь назад.

Кажется, за окном чирикнула птичка. Маша на секунду отвлеклась. Шар потерял равномерность центробежного направления силы и скакнул в сторону. Дверца шкафа отозвалась недовольным гулом. А следом и веселым звоном.

Точка приложения силы была выбрана более чем удачно. В шкафу обрушилась полка, а вместе с ней коробка с праздничным сервизом.

Сначала Маша хотела выбросить осколки вместе с коробкой, но потом решила, что коробка, хоть и пустая, может полежать на своем месте, создавая видимость порядка.

– Папа! Мне нужно десять тысяч!

Самое сложное в этой просьбе было то, что ничего не хотелось объяснять. Пришлось бы слишком много и долго рассказывать, а Маша и сама кое-чего еще не понимала. А главное – самый страшный вопрос: «Зачем?» – мог остаться без ответа. Потому что на него можно было ответить только невинным: «Затем!» Других объяснений не было. Были чувства. Был восторг каждый раз, когда она вспоминала парня с горящими факелами на цепочках, вспоминала танец огня.

– Зачем? – все-таки спросил папа.

– А я могу тебе потом это сказать? Очень нужно. Для дела.

– Хорошего дела?

– Суперхорошего!

– Мама говорила, что к тебе приходила Алиса.

– Ну и что?

– Она маме не нравится.

– Маме и Олег не нравился.

– Но она же была права.

Так! Началась тотальная слежка. Это глюки, это к весне.

– Дашь?

– Ты мне потом все расскажешь?

– Я тебе покажу!

На следующий день Маша была в тренировочном зале.

Фрай кивнул, как старой приятельнице. Мелькнула еще пара неприветливых знакомых по площади лиц. Первые дни в зале было неуютно. Алиса появилась всего один раз, больше ее не было – не достала денег. У Маши тоже с деньгами было негусто. К тренировочным надо было докупать новые пои, утяжелять старые, что-то переделывать. Она заняла денег у Юльки и у Шульпякова. Глеб дал, сильно не вдаваясь в подробности. Мазурова сначала долго мучила вопросами.

– Чего у тебя там? – изнывала Юлька. – Новый парень?

Маша перебирала в голове имена и лица. Кого бы назвать «новым», чтобы Мазурова отстала? Фрая – неловко, он такой демонический, еще прочтет мысли – куда она потом денется? Сережку, с которым ее несколько раз поставили в пару, – глупо. Он маленький, лохматый и ушастый. После Олега все виделись неказистыми.

– Просто тренируюсь.

– Зачем? – Юлька искала концы, пыталась выведать первооснову.

– Нравится. – Маша щурилась, отрешенно смотрела в окно, а видела темную Болотную площадь, летающие огни, и бабочки у нее под кожей оживали. – Даже не знаю, как сказать. Отвлекает от грустных мыслей.

И улыбнулась, вспомнив про Алису.

Юлька позвонила, когда Маша шла к метро.

– Меня с собой возьми!

В вагоне молчали. Маша сама для себя пыталась ответить на вопрос подруги – и не могла. Почему ее тянет на площадь и в спортзал, почему она не может отвести глаз от пляшущего огня? Как объяснить, что от шариков по веревке к ее руке пробегает ток, когда она начинает жонглировать, когда понимает, что мимолетное движение меняет рисунок танца.

Шел дождь. Площадь была уныла. Фонтан затянут серой моросящей завесой. Памятник терялся в насморочном тумане. Пламя на фитилях шипело.

– Байда какая-то, – куталась Юлька в куртку, туже затягивала веревочки капюшона. – Чего под дождем-то торчать?

– Дождь огню не помеха, – бормотала Маша, борясь с непослушными шарами.

– В фокусники заделалась? Цирк-шапито?

Какая она сейчас была недовольная.

Слова подруги стекали с мокрой Машиной куртки, как морось с гладких мраморных боков фонтана. Ее спокойствие сейчас было непрошибаемо. После вчерашней тренировки побаливали запястья. Это неприятной занозинкой держалось в голове. А в остальном все было хорошо. Это было даже странно – с чего вдруг такая роскошь?

Мимо прошел Фрай. Не поздоровался. Юлька на него внимания не обратила. Ну и правильно. Меньше расспросов – крепче дружба.

– Да… – протянула Юлька. – Как психом была, так психом и осталась. Ладно, попрошу для тебя денег у своих, – согласилась наконец она. – Но только при условии, что ты мне больше ничего про это не рассказываешь. Вот ведь бредятина! Более скучного вечера у меня в жизни не было. За это завтра пойдешь со мной на дискач.

Сколько же она не была в клубе? Год, наверное. Они стояли в своем уголочке, переминались с ноги на ногу. Маша закрывала глаза, представляя, что вокруг Болотная площадь, что воздух полон звуками летящих пои.

– Классно танцуешь, – прошел за Машиной спиной Борисов.

Степанова усмехнулась. Грядут перемены! Что-то вот-вот должно произойти…

Она пыталась вспомнить минувшую осень, больной декабрь, знобкий январь – и ничего не всплывало. Только холод пробегал по спине. Но с пои в руках холод проходил. В детстве, когда прекращала игру в салки, кричала: «Чик-трак, я в домике» – и уже никто не имел права тебя коснуться. Так и пои возводили вокруг Маши домик-защиту. Никто не мог войти без спроса. Никто и не шел.