– Нужно хотя бы перейти на шаг, – сказал Арескои. – Иначе мы потеряем коней.

– Попробуем; ну, только тумана нам и не хватало...

– Болота близко, вот туман и стелется, – тихо сказал Римуски.

– Фолота, фолота, – раздался недовольный голос перстня. – Не фе фолота. Куфа фаефали?!

– Куда надо, туда и заехали, – огрызнулся Барнаба и вдруг сообразил, о чем идет речь:

– Стой! То есть как это – не те болота?!

– Не правильные, – ответила Каэ вместо Ниппи. – Я и сама чувствую. Ехали мы по верной дороге, а сейчас попали куда-то, куда не соображу. Только это уже не Арнемвенд.

– И не Ада Хорэ, и не Царство Мертвых, – подтвердил га-Мавет.

– И не Мост, и не Серый мир, – продолжила Интагейя Сангасойя. – И вовсе не тот мир, в котором я пребывала в изгнании, – где же мы?

Все как один повернулись к Барнабе. Но разноцветный толстяк выглядел напуганным и поникшим.

– Я не помню, я не знаю, я вообще не уверен, что когда-либо видел эти места.

– Хоть бы туман рассеялся, – сказала Каэтана.

– Я попробую!

Что сделал Змеебог, чтобы изменить погоду в неподвластном ему мире, не знал никто, а выяснять было некогда да и незачем. Довольно и того, что пространство быстро расчистилось, открыв изумленному взгляду путешественников невероятный пейзаж.

На зеленом небосводе сияли три ярко-зеленых солнца, мелкие растения покрывали абсолютно всю землю сиреневыми и синими пятнами. Отряд стоял на берегу какого-то водоема, но воды в нем не было. Вместо нее во впадине мягко плескалась какая-то густая, маслянистая жидкость кроваво-красного цвета, и над ней поднимался густой розовый пар. Из водоема тоскливо торчала местная осока – прямые, острые, твердые на вид стебли, которые и не думали сгибаться под порывами ветра. Сколько хватало взгляда, перед ними простиралась бесконечная равнина.

– Этого не может быть, – прошептал Мешеде.

– Чего? – Каэ обернулась к нему всем телом, ожидая пояснений.

– Дело в том, что в наших легендах упоминалось это место... Ан Дархан Тойон женился на смертной из Игуэя, но смертная была не простых кровей – ее семья пришла из другого мира. Вот почему ни один мужчина Арнемвенда не захотел ее. От их союза и родился наш народ. – Фенешанг закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Ему было не то страшно, не то слишком хорошо.

– Это место, откуда пришли ваши предки? – просто спросила Каэтана.

Никто не ответил, но ей и не нужно было слышать ответ.

* * *

– Я говорил, что мир любит тебя, – сказал Барнаба. – Если Мелькарт и приложил все усилия к тому, чтобы не дать тебе возможности добраться до талисманов первой и наверняка обеспечить преимущество своему слуге, то во всяком случае ему не удалось погубить нас. Мы в дружелюбном пространстве. И как-нибудь отсюда выберемся.

– Я не властен над этим миром, – сказал Джоу Лахатал. – Все, на что я здесь способен, больше похоже на фокусы, которые показывают в ярмарочных балаганах.

– Ну и фокусы не все умеют показывать, – успокоила его Каэтана. – Это тоже много, если разобраться.

– Застрянем мы тут надолго. Что говорят знатоки этого мира? – Рыжий бог полулежал на локте, перебирая пальцами траву.

– Ничего не говорят. Осматриваются и благоговеют.

– Так поторопите их. Пусть благоговеют побыстрее, а затем переправляют нас назад.

– Это невозможно, Змеебог, – произнес за спиной у Лахатала встревоженный Тотоя. – Этот мир отличается от прочих тем, что имеет собственный разум и свою волю. Когда-то он породил фенешангов; затем открыл им выход в другое пространство; а затем не принял их, когда они хотели вернуться. Он рождает живые существа, а затем расселяет их в соседних мирах... Он многое может, но никто не смеет указывать ему, как поступить.

Мешеде стоял на коленях перед кроваво-красным водоемом. Жидкость в нем пришла в движение, и теперь какое-то подобие волн пробегало по плотной и гладкой поверхности в разные стороны. Фенешанг, казалось, внимательно вчитывался в одному ему понятное послание.

– Он может и не отпустить нас, – внезапно забеспокоился Барнаба. – Мне придется вернуться в прежнее состояние, а остальные так и останутся бессмертным украшением этого пространства.

– Что ты несешь? – разъярился га-Мавет. – С какой стати ты паникуешь? Сейчас Мешеде договорится со своим праотцем, и мы отсюда спокойно отбудем. Зачем мы тут нужны?

– Здесь нет времени, нет жизни и нет смерти в строгом смысле слова, – печально вздохнул Барнаба. – Лично мне здесь страшно, хотя ничего, кроме даровой вечности, нам не грозит.

– А каково времени почувствовать себя погруженным в чужую вечность? – поинтересовался Арескои.

– Не спрашивай, – поморщился толстяк. Сунул было руку за пазуху в поисках медового коржика или спелой золотой хурмы, но не нашел. По каким-то своим личным соображениям этот странный мир счел нужным изъять у него сии предметы.

– А это уже произвол, – потускнел Барнаба.

Каэ заметила, что у него, в последнее время обретшего устоявшуюся внешность, снова стали расползаться к ушам глаза и колебаться на разной высоте брови. Толстяк развоплощался с катастрофической скоростью. Он поймал ее недоумевающий взгляд и виновато пояснил:

– Вочеловечение имеет свои недостатки, я осознаю себя и свои поступки, обладаю памятью и волей, зато я завишу от очень многих вещей. Будучи развоплощенным, я неуязвим и могуществен. Если я захочу избавиться от дружеских объятий этого болотца, которое себя как-нибудь очевидно именует, мне придется потерять теперешний вид...

– Этот мир называет себя Тайара, – торжественно объявил Римуски. – Он решил наградить Интагейя Сангасойю за все, что ей довелось пережить, и за все, что она сделала в сопредельных пространствах. Ему также по душе трое ее бессмертных спутников. И нам, своим блудным детям, он тоже выказал благоволение. Мир Тайара принимает нас и обязуется вечно сохранять в наилучшем состоянии, поддерживая нашу жизнь и молодость.

Лицо фенешанга выражало нездешнее счастье.

– Что с тобой, Римуски? – забеспокоилась Каэ. – Тебе плохо?

– Что ты говоришь, великая?! – испугался тот. – Я более чем счастлив. Предел мечтаний для любого из нас – вернуться на землю наших прародителей и остаться здесь навсегда, не ведая болезней, войн, несчастий, несправедливости и всех иных зол, которыми изобилуют прочие миры. Вдумайся, Каэ! Здесь нет боли, нет зла, нет ненависти, нет предательства....

– А что, – сказал Джоу Лахатал. – Это интересная перспектива. Я теряю свое сомнительное всемогущество, а обретаю то, к чему всегда стремился. Ведь все мы в конце пути видим именно эту цель: покой, мир, тишину, вечность.

– И никаких смертей, – мечтательно протянул га-Мавет.

– И никаких ошибок? – спросил Арескои.