Армяне, эти несчастные христианские подданные Османской империи, беспощадно уничтожались своими соседями-мусульманами, а турецкое правительство ничего не делало, чтобы помешать этому, – либо намеренно, либо по причине простой некомпетентности. В течение большей части XIX в. британская политика в регионе подразумевала поддержку турок – это было средством помешать России завладеть выходом из Черного моря в Средиземное. Однако государственный интерес не всегда хорошо уживался с мнением общественности, которая приходила в ярость всякий раз, когда Османская империя начинала притеснять ту или иную христианскую общину. Гладстон даже повел всю свою предвыборную кампанию, отталкиваясь от жестокостей в Болгарии и необходимости заставить международное сообщество что-нибудь по этому поводу предпринять. Хотя Солсбери отрицательно относился к самой идее вмешательства во внутренние дела других стран, он всегда недолюбливал турок и с радостью отвернулся бы от них еще раньше, если бы Великобритании не был нужен союзник на восточном побережье Средиземного моря. Для оказания давления на Османскую империю он в 1895 г. попытался заручиться поддержкой других держав: Австрии или Италии, возможно – Германии или даже России. Так он рассчитывал прекратить нападения на армян, но ни одна держава не захотела в этом участвовать. Из-за этой ситуации Солсбери не мог ночами сомкнуть глаз, но в итоге вынужден был признать, что в данном случае Британия бессильна что-либо сделать. Он также пришел к заключению, что правительству нужно найти другие способы обеспечить британские интересы в Средиземноморье и в районе стратегически важного для связи с Индией Суэцкого канала. Поддержка умирающего и коррумпированного турецкого правительства для этих целей больше не годилась. Оставалось лишь понять, как следует поступить, – и этот вопрос оставался открытым в течение нескольких лет. Увеличить дорогостоящее военное присутствие в Египте и в Средиземном море? Заключить союз с другой державой, имеющей свои интересы в данном регионе, – такими, как Франция и Россия? Ни один из вариантов не выглядел подходящим – особенно с учетом наличия очагов напряженности в других местах.

Османская империя вызывала тревогу и в другом аспекте. В эпоху империализма это государство привлекало к себе хищников. Государства и народы измеряли свой вес в мировой политике числом принадлежащих им колоний, но при этом количество «ничейных» земель неуклонно сокращалось. В 1890-х гг. были почти полностью поделены Африка, Дальний Восток и острова Тихого океана. Но в мире оставались еще регионы, где традиционные государства переживали кризис, – Китай, Персия и Османская империя. В 1898 г. Солсбери произнес в Альберт-Холле ставшую знаменитой речь. Обращаясь к членам Консервативной партии, он сказал: «Нации нашего мира можно подразделить на живые и умирающие. С одной стороны мы видим великие державы, обладающие большим могуществом, территориями, богатством и преимуществами в организации, которые год от года только возрастают». С другой стороны находятся естественные жертвы этих держав – страны, гибнущие от коррупции и дурного управления. Солсбери считал, что вытекающие из этого обстоятельства процессы могут быть потенциально опасны: «Живые нации постепенно проникнут на территории умирающих, и там вскоре возникнут источники конфликтов между цивилизованными народами»[79].

И они уже возникали. В 1880-х гг. Великобритания и Франция враждовали из-за Египта, который номинально по-прежнему оставался частью Османской империи. Французы и итальянцы соперничали из-за Туниса. Турецкое правительство трепыхалось как рыба в неводе, но сети стягивались все туже. Во-первых, свою роль играли кредиты, выданные европейскими правительствами и банками, желавшими получить все больше контроля над финансами страны. Во-вторых, европейские фирмы получали в Турции железнодорожные концессии, что было полезно для торговли, но также способствовало распространению европейского влияния. В-третьих, Европа вмешивалась в турецкие дела под гуманитарными лозунгами, вступаясь за права турецких подданных-христиан. В-четвертых, европейские правительства требовали от Турции реформ. Можно было с уверенностью ожидать, что в тот момент, когда Турция больше уже не сможет справляться с этим давлением, ее владения – включая часть Балкан и Арабский Ближний Восток – станут лакомой добычей.

Распространение Российской империи на юг и восток привело к тому, что Персия оказалась затронута великой игрой – противостоянием Великобритании и России в Центральной Азии. Русские наращивали свое влияние на севере страны, тогда как англичане старались обеспечить себе позиции на юге и вдоль побережья Индийского океана. При этом обе стороны обхаживали шахиншаха. Игра продолжалась в Афганистане, который оказался буферной территорией между Россией и Британской Индией; находившиеся восточнее Тибет и Китай тоже были вовлечены в нее.

В Азии почти неодолимое искушение вызывал Китай, слабость которого по сравнению с европейскими державами была очевидна. Здесь к ним присоединились Соединенные Штаты, несмотря на то что в культуре последних глубоко укоренились идеи противостояния «империализму». Гровер Кливленд, бывший президентом США в середине 1880-х, а потом снова – в период 1893–1897 гг., являлся главным противником «колониального» пути развития страны. В своей первой инаугурационной речи он заявил, что США останутся верны своим революционным традициям и не имеют намерения захватывать территории на других континентах. Тем не менее Соединенные Штаты уже были предрасположены к тому, чтобы вмешаться в ход событий на своем «заднем дворе» – в странах Карибского бассейна. Вскоре они овладели Филиппинами, Гавайскими островами и Пуэрто-Рико. В китайском вопросе руководители США считали единственно верной политику открытых дверей, подразумевавшую, что повсеместный доступ к китайской территории должны иметь все державы, а области исключительного влияния создаваться не должны.

К удивлению и заметному восхищению западного мира, Япония, которая за счет ускоренной модернизации избежала превращения в еще одну колонию, тоже проявила в регионе империалистические амбиции. Мировые державы выдавливали из обреченного пекинского режима одну уступку за другой. Возникли экстерриториальные порты, где иностранцы могли жить и работать, находясь под юрисдикцией своих правительств. Строились принадлежащие иностранцам железные дороги, причем в Китае их еще и охраняли иностранные войска. В определенных местах иностранцам также принадлежали исключительные права на горные разработки и торговую деятельность. Китайцы справедливо опасались, что если так пойдет и дальше, то их страну буквально нарежут как дыню.

Великобритания занимала господствующее положение в торговле с Китаем, особенно в долине реки Янцзы. В Лондоне не особенно стремились к присоединению китайских территорий, которыми потом пришлось бы еще и управлять. Но разве можно было просто наблюдать, как другие державы проникают в страну, готовясь, вероятно, завладеть ее территориями? Когда Солсбери стал премьер-министром в 1895 г., Россия уже угрожала британским интересам на севере Китая. А с присоединением новых игроков – таких, как Германия, – борьба за сферы влияния в Китае должна была только обостриться.

К еще большей тревоге Солсбери, отношения с США, которые всегда были сложными, в то время особенно обострились. Затянувшийся территориальный спор Великобритании и Венесуэлы по поводу границы с Британской Гвианой внезапно привлек к себе внимание администрации президента Кливленда. В июле 1895 г., спустя месяц после того, как Солсбери стал премьер-министром, американский госсекретарь Ричард Олни направил англичанам воинственную ноту, где утверждалось, что США имеют право вмешаться в решение спорного вопроса. Олни опирался на принципы так называемой доктрины Монро – удивительно туманной и бесконечно гибкой декларации, предостерегающей внешние силы от вмешательства в дела Нового Света. Конечно, в прессе по обе стороны Атлантики поднялся большой шум. Американский посол зачитал Солсбери длинную депешу от своего правительства, которое поддерживало претензии Венесуэлы на значительную часть Британской Гвианы и требовало от британцев согласия на арбитраж.