историческую преемственность побуждал моделистов-любителей, по сути, мыслить советскую историю в примордиалистских категориях, где советское приравнивалось к русскому, а история страны начиная со Средних веков интерпретировалась как линейное и прогрессивное развитие. По меньшей мере в двух случаях авторы книг о судомоделизме, обращаясь к многонациональной советской аудитории, упоминают восточных славян, населявших Киевскую Русь, как «наших предков»[157]. На коробке модели российского фрегата «Орел» (ее выпускали в 1980‐е годы) был помещен следующий текст:

«История кораблестроения начинается с древнейших времен. В военно-морском искусстве славян, их корабельном деле было много самобытного, что отличало их от кораблестроителей стран Средиземноморья. Славяне строили ладьи, одинаково пригодные для речных и морских плаваний. Они были устойчивы и обладали хорошей маневренностью. Ладьи прослужили много веков как самые крупные грузовые и военные суда.

В XVII веке Россия приступила к постройке военных кораблей.

В 1668 г. в селе Дединове при впадении Москвы-реки в Оку был построен парусный двухпалубный трехмачтовый корабль длиной 25 м (как ладья), шириной 6,5 м. Назвали корабль „Орел“. Он имел на вооружении шестифунтовые и трехфунтовые пушки. Это был первый русский военный корабль»[158].

С практической точки зрения описание славянских ладей, составляющее половину этой краткой исторической справки, на коробке модели совсем другого судна выглядит неуместно, но его назначение было иным, а именно: символически обозначить преемственность, соединяющую «древнейшие времена», XVII век и 1980‐е годы, когда модель фрегата оказалась в распоряжении советских моделистов. Не менее красноречивы в тексте и лакуны: подробно говорится о технических характеристиках «Орла», но умалчивается о роли, какую сыграли в разработке его конструкции и постройке голландские кораблестроители[159]. Какой бы незначительной и краткой ни казалась историческая справка на коробке сборной модели, она воплощала и воспроизводила исторический нарратив, опирающийся на концепцию нации и смежные понятия, такие как национальная гордость, нашедшая отражение в похвале мореплавательным качествам ладей. Энтузиасты моделирования постоянно сталкивались с подобными текстами, пополняя многомиллионную армию советских граждан, которые в непринужденной и децентрализованной манере учились понимать историю СССР как продолжение строительства русской нации.

В Советском Союзе истоки тенденции «хвалить все русское» следует искать в середине 1930‐х годов, когда советское правительство встало на позицию русоцентризма в трактовке научного прогресса – перемена, в свою очередь, уходившая корнями в позднеимперский период[160]. В постсталинский период эта тенденция в силу общей децентрализации советского общества начала существовать и распространяться уже снизу. Статьи в технических журналах, специальная литература о моделизме и руководители кружков в равной мере поощряли юных и взрослых моделистов приобретать книги по истории известных кораблей, самолетов и сухопутной техники. Такие издательства, как «Воениздат», публиковавший литературу о военной истории, и «Судостроение», специализировавшееся на истории флота, выпускали подобные книги тиражами в сотни тысяч экземпляров. Кружки и клубы юных техников приобретали такого рода литературу, чтобы ученики могли взять ее на дом[161]. Желание добиться в моделях полного до мельчайших деталей сходства с оригиналом побуждало моделистов впитывать исторические нарративы, воспевавшие российскую и советскую воинскую мощь и прославлявшие технический прогресс. Тем самым архив исторических знаний, формировавшийся через дискурс моделирования, вбирал в себя библиотеку истории техники, где двигателями исторического прогресса выступали технические объекты, их знаменитые конструкторы и те, кто работал на этих машинах.

В трудах по военной истории и истории флота или авиации, тесно связанных с моделированием, фетишизм детали достигал апогея. Авторы приводили все имеющиеся сведения об истории разработки, технических характеристиках и модификациях каждого объекта, сопоставляли его со схожими образцами техники того же периода и в мельчайших подробностях излагали историю его эксплуатации, в том числе давая поминутные описания сражений[162]. Фетишистское внимание к деталям самой модели порождало фетишизацию исторических деталей; в обоих случаях любителей моделирования подталкивали воспринимать исторический процесс как движение к прогрессу, направляемое гениальностью инженеров и отвагой военачальников, моряков или пилотов, иными словами, тех, кто пользуется техникой и работает с ней[163]. Модели отображали прототипы не в контексте производства, а на том или ином этапе эксплуатации (отсюда и рекомендация при раскраске моделей истребителей воспроизводить цвета и опознавательные знаки известных асов). В народных советских архивах исторических знаний техника была запечатлена не как динамичная часть социального пространства – она скорее застыла в некоем, по умолчанию наиболее славном, эпизоде своей биографии. Из-за акцента на процессе эксплуатации техники сборные модели подтверждали и усугубляли историческое отчуждение труда при производстве технических объектов. Логика интерпретаций, которую модели привносили в советское историческое воображение, была откровенно националистической и совершенно немарксистской, что особенно очевидно, если присмотреться к историческим перспективам, возникавшим, когда из сборных моделей составляли коллекции.

Историчность коллекций масштабных моделей

Среди персонажей «Пассажей» Вальтера Беньямина двое – фланер и коллекционер – заняты непрерывным поиском редких, диковинных и сломанных вещей. Однако интересы у них разные, если не сказать – противоречивые. Фланер охотится за вещами, не удостоившимися места в историческом нарративе; его любопытство подстегивают забытые, отброшенные за ненадобностью осколки прошлого. Коллекционера, наоборот, интересуют предметы, принадлежащие к определенной исторической системе, которую образует сама коллекция. Коллекционер таким образом участвует в культурном производстве, поскольку коллекции – способ материализовать ту или иную историчность, а значит, сохранить ее и передать следующим поколениям. Коллекции наряду с нарративами относятся к числу культурных форм, позволяющих воображать и контролировать историю – как прошлую, так и будущую[164].

Коллекции сборных моделей в Советском Союзе были не столь многочисленны, как коллекции марок, открыток или монет, но все же пользовались огромной популярностью. Дворцы пионеров и клубы юных техников располагали обширными коллекциями, собранными из работ нескольких поколений школьников. В домашних коллекциях, как правило, насчитывалось десять-двадцать пластиковых моделей любительской сборки, чаще всего нераскрашенных, без декалей и со следами клея. Однако многие энтузиасты создавали внушительные и тщательно продуманные коллекции моделей, обладающих поразительным сходством с оригиналом[165]. В отличие от начинающих моделистов, довольствовавшихся ассортиментом сборных моделей в магазинах, такие любители охотились за редкими комплектами. Они создавали спрос, за счет которого вокруг магазинов игрушек в крупнейших советских городах сформировался серый рынок, где можно было купить сборные модели, отсутствующие в розничной торговле, включая модели зарубежных производителей, привезенные туристами, дипломатами или моряками[166]. Когда достать нужную модель для сборки не представлялось возможным, такие энтузиасты брали дерево, пластик, ткань, картон и другие подручные материалы и штудировали оригинальные или восстановленные чертежи, исторические фотографии и словесные описания[167]. Так как изготовление моделей с нуля требовало досконального знания мельчайших деталей прототипа, не говоря уже о развитых навыках и специальных инструментах, они нередко объединялись в любительские клубы, чтобы делиться информацией и всем необходимым для работы. Подобные клубы функционировали по вечерам в помещениях домов пионеров и клубов юных техников