Є.М. Соловьева, К.Н. Бестужева-Рюмина, B. О. Ключевского и А.Е. Преснякова, этот акт Ярослава, представлявший попытку достижения компромисса между родовым и отчинным владением путем выделения волостей князьям и утверждения первенства старейшего из них, следовало рассматривать в ряду аналогичных установлений в Чехии (так называемое завещание Бржетислава I, 1055 г.) и в Польше (так называемое завещание Болеслава III, 1138 г.), санкционировавших принцип сеньората[303]. А.В. Назаренко внес в это представление ряд уточнений, отметив, что ни завещание Бржетислава I в Чехии, ни завещание Болеслава III в Польше не стояли у истоков династического сеньората (который, согласно ретроспективному анализу исследователя, сформировался в этих странах, соответственно, в X и XI вв., приняв к рассматриваемым моментам более радикальные формы) и уже «по одной этой причине они занимают в эволюции сеньората совсем иную типологическую ячейку, нежели „ряд“ Ярослава на Руси, являвшийся именно первой, учредительной, попыткой построить политическую систему на принципе династического старейшинства»[304]. С. Франклин, допускающий позднее происхождение этого текста, обратил внимание на то, что «ряд» Ярослава является компиляцией, составленной из устойчивых общих формул[305]. М.Б. Свердлов в результате наблюдений над формулой «Се же поручаю» пришел к выводу, что зафиксированный здесь формуляр аналогичен формуляру древнейшей (сохранившейся в списке) духовной Антония Римлянина (1110–1131 гг.), на смену которому в XII в. приходит формула «Се приказываю». Как отмечает исследователь, в состав клаузул духовных грамот при указании наследования владения также входит использованный в статье 1054 г. глагол дати. Таким образом, по убеждению М.Б. Свердлова, сообщение ПВЛ о «ряде» Ярослава «представляло собой не повествовательную запись литературно-исторического содержания, а включенный в летопись юридический текст, который имел устойчивую традицию»[306].

Однако наблюдения подобного рода могут свидетельствовать лишь о том, что текст Ярославова «ряда» сложился не ранее XII в., но это не значит, что статья 1054 г. в точности отражает последнюю волю Ярослава, тем более что позднейшие летописцы сумели придать этой статье определенную политическую тенденцию. Например, в Лаврентьевской группе списков ПВЛ, отражающих летописную традицию Северо-Восточной Руси, летописцы приписывают Ярославу великокняжеский титул, более или менее регулярное употребление которого прослеживается лишь при описании второй половины XII в.[307] Примечательно, что в статье 1054 г. по Ипатьевскому списку ПВЛ Ярослав представлен только как «князь русский», но более поздние списки Ипатьевской группы – Хлебниковский (середина XVI в.) и Погодинский (начало XVII в.) – также атрибутируют ему титул «великого князя», как и Комиссионный список НЬЛМ[308]. Смысл этой модернизации становится понятным, если принять во внимание, что «ряд» defacto являлся актом, санкционировавшим основы иерархических взаимоотношений в потомстве Ярослава, политическая актуальность которых, возрастая с конца XI до конца XV в., заставляла составителей и редакторов позднейших летописных сводов подчеркивать особое положение инициатора этой иерархии.

Собственно, политическое содержание «ряда» можно свести к трем принципиальным аспектам: 1) к наделению наследников городами; 2) к провозглашению принципа «старейшинства» в качестве стержня междукняжеских отношений; 3) к запрету нарушения границ вновь созданных княжений. Факт распределения городов имел прецеденты в политической практике, начиная с последней трети X в., хотя, в отличие от разделов, осуществленных Святославом и Владимиром, раздел, осуществленный Ярославом, в силу обстоятельств оказался более долговечным, чем аналогичные акты его предшественников. В данном случае новация Ярослава заключалась в конкретном составе стольных городов.

Возвышение Чернигова, по всей вероятности, было обусловлено тем обстоятельством, что в течение 12 лет он был столицей Мстислава Владимировича: после этого его население уже вряд ли могло долго мириться с подчинением Киеву. По Городецкому соглашению 1026/27 г. в состав владений Мстислава должен был входить и Переяславль. Помимо Чернигова и Переяславля Ярослав сделал стольными городами Владимир-Волынский и Смоленск: после того как в 1057 г. скончался Вячеслав, старшие братья «посадиша Игоря Смолиньске, из Володимеря введше» (по Ипат. – «выведше»)[309]. Как заметил В.А. Кучкин[310], употребление в этом предложении глагольной формы простого прошедшего времени 3-го лица множественного числа позволяет предположить, что решение о переводе Игоря из Владимира в Смоленск было принято коллективным путем. На фоне столь однозначного свидетельства источника интерпретация этого события С.А. Мельниковым, приписывающим этот акт политической воле одного Изяслава Ярославича[311], представляется некорректной, так как летописный текст не оставляет сомнений в том, что его санкционировали все три правителя Русской земли и он имел характер коллективного постановления.

О судьбе Смоленского княжества после смерти Игоря в 1060 г. в древнейших списках ПВЛ ничего не говорится; хотя в историографии распространены представления о его разделе на три части, вопрос о том, в какой конкретно форме данный раздел мог быть реализован, является предметом дискуссий, так как с разной степенью вероятности допускается, что речь может идти о разделе Смоленской земли в целом (П.В. Голубовский, М.С. Грушевский, В.Л. Янин, О.М. Рапов)[312]; о разделе территории города (К.Н. Бестужев-Рюмин, И.М. Ивакин, М.Н. Тихомиров, Л.В. Алексеев, А.П. Толочко)[313] или о разделе на три части доходов с него (М.В. Довнар-Запольский, А.Е. Пресняков, И.Я. Фроянов, А.Ю. Дворниченко, В.В. Пузанов, В.А. Кучкин)[314]. Еще одну интерпретацию раздела 1060 г. предложили В.В. Пузанов и А.В. Назаренко, по мнению которых территория Смоленской волости, располагавшейся на обеих сторонах Днепра, по Городецкому соглашению 1026/27 г. могла быть разделена между Ярославом и Мстиславом, а территория Волынской находилась под единоличным управлением Ярослава, поэтому Волынь, после того как оттуда в 1057 г. «вывели» Игоря Ярославича, могла перейти в распоряжение одного Изяслава[315], а Смоленская волость в 1060 г. была разделена между правителями правого и левого берега Днепра согласно прецеденту 1026/27 г.[316] Подобные построения можно было бы трактовать как проявление «коллективного сюзеренитета» в чистом виде, если бы они не были достаточно уязвимы, так как первые упоминания о разделе Смоленска встречаются лишь в памятниках новгородского летописания XV в. (Новгородской IV, Софийской I, первой выборке Новгородской Карамзинской летописи) под 1054 г.[317], тогда как до 1060 г. такой факт просто не мог иметь места, что заметили в XVI в. составители «Тверского сборника» и Львовской летописи, поместившие его вслед за сообщением о кончине Игоря Ярославича[318], что заставляет видеть в нем отражение более поздней политической практики, характерной для XIV–XV вв.

Не менее сложно обстоит дело с вопросом о месте княжения Изяслава Ярославича в момент смерти отца: по утверждению составителя Софийской I летописи младшего извода, Изяслав был в Новгороде[319], тогда как, по Ипатьевскому списку ПВЛ, он в это время находился в Турове[320]. Одна группа исследователей приняла ипатьевскую версию (М.П. Погодин, М.В. Довнар-Запольский, П.А. Иванов, М.Н. Тихомиров, О.М. Рапов, В.М. Рычка, П.Ф. Лысенко, Л.В. Алексеев, А.Б. Головко и др.)[321], другая – версию Софийской I летописи младшего извода