— Я хочу попросить вашего разрешения, мадемуазель, — сказал Локруст, глядя, как закрывается за ландскнехтом тяжелая дверь, — позволить мне подвергнуть Марка действию дурманов.

— Зачем? — подозрительно поинтересовалась она.

— Я хочу знать, что ему снится, — просто ответил Локруст. — Дурманы придают видениям редкую отчетливость и ясность, а также ослабляют инстинктивное волевое сопротивление. Где же, как не во сне, искать потерянную память? Я спрашиваю вашего позволения потому, что хотя в том, что я намереваюсь делать, совершенно нет ничего сверхъестественного, неискушенному человеку оно может показаться колдовством.

Он зябко передернул плечами, произнося последнее слово.

— А ему это не повредит? — робко спросила Агнес.

— Больше, чем сейчас, ему уже трудно навредить, — сказал чернокнижник. — А наркотический сон по крайней мере способен дать ему продолжительное забвение. Не в пример тому жеребятнику, куда вы его поместили.

— Я никуда не могла его поместить, кроме как в «этот жеребятник», — огрызнулась Агнес. — Мне же надо соблюдать хоть видимость этикета. Если я хочу, чтобы он остался в живых.

— Да, конечно, — тут же отступился Локруст. — Прошу меня извинить. Но я бы все же хотел иметь возможность изучать его более продолжительное время.

— Думаю, — серьезно сказала девушка, — мне удастся это устроить. Даже Власер признал, хоть и сквозь зубы, что Марк не нуждается в его тренировках. Он и так превосходит его молодцов по всем статьям. Если отец согласится, то проблем не будет.

— Даже если это и не даст желаемого результата, — осторожно пошутил Локруст, — молодой человек хотя бы как следует выспится.

— А все же, — Агнес улыбнулась ему просительно и лукаво, — кем он может быть? Беглый альбигоец, чьи разум и память не выдержали ужаса пыток?

Чернокнижник, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

— Те методы, какими ведут допрос святые отцы, оставляют в душе и на теле неизгладимые следы. Вашего Марка в жизни не пытали, его тело совершенно, как у новорожденного. В нем нет ни боли, ни страха, одна лишь безысходная тоска, которая вполне объяснима потерей своего места в жизни и недоумением на сей счет. Это, знаете ли, довольно своеобразное чувство, когда ты не ведаешь, кто ты есть и ради чего тебе жить. Тут недолго и разум потерять, и надо сказать, милые наши братья во Христе сделали тут все, что могли. Если ты не можешь доказать, что ты господин, то ты — раб, а в рабстве, право же, нет ничего хорошего.

— Слыхала я, что тяжко быть рабом у господина, — заключила Агнес. — Но видала сама, что стократ хуже быть рабом у раба.

— Вы это поняли, — кивнул Локруст, — и тем, что вы уже сделали для Марка, вы его подняли с той ступенечки, где он задыхался в рабстве у рабов. Но если судить по нему, он все еще стоит гораздо ниже, чем было ему назначено по рождению и воспитанию.

— У меня захватывает дух, — откровенно призналась Агнес, — когда я думаю, какая ступень нашей иерархической лестницы ему соответствует. Локруст, ну скажи же мне, кем он, по твоему разумению, может оказаться? В каком направлении ты роешь этот клад?

— Моя маленькая мадемуазель уже на самом деле большая, — шутливо пожаловался Локруст, — и, наверное, не поверит, если я скажу, будто бы она привела в дом эльфа. Но, боюсь, пока у меня нет более обоснованной версии.

Агнес рассмеялась, и на этом они закончили разговор.

Пасмурные сумерки вливались в узкое окно, под которым устроилась терпеливая Агнес. Локруст, не слишком торопясь, заканчивал свои приготовления, смешивая в прозрачной банке зеленоватый раствор и поминутно глядя сквозь стекло на свет. Он хмурился и покусывал губу. На запах жидкость казалась приятной, свежей. Ждали, пока Марк освободится. Власер обмолвился, будто остальные дружинники, узнав, что чужака отдали колдуну для каких-то его богопротивных опытов, стали поглядывать на Марка с сочувствием. Правда, еще более издалека. Леший его знает, в самом деле, может, этот смурной парень и впрямь с чернокнижником одного поля ягода.

Что выиграет Марк, если его настоящее имя вскроется в связи с ожесточенно преследуемой ересью? Согласился бы отец спрятать беглого альбигойца? Безусловно, если бы ему была от того какая-нибудь выгода. Однако сейчас, когда Лангедок разорен папскими войсками, и пали все его почтенные семейства, на выгоду рассчитывать не приходится. С другой стороны, согласился бы герцог д’Орбуа покровительствовать альбигойцу, спасшему жизнь его дочери, даже если бы это влекло для него некоторые неудобства? Ненадолго задумавшись, Агнес вынуждена была признать, что не слишком хорошо знает своего отца. Иное дело, если бы Марк был, как она и предположила вначале, беспомощной жертвой лесных грабителей или какой-то политической игры. Тогда, предоставляя ему убежище и кров, д’Орбуа исполнял бы долг одного дворянина перед другим без всякого риска для себя. И если в последнем случае ей необходимо найти человека, способного подтвердить личность Марка, то в первом публичное опознание послужит ему одновременно смертным приговором. Поди ж ты выбери без ошибки.

И все же некоторое сомнение у нее оставалось. Далекая, жаркая, приморская Аквитания казалась ей отсюда сказочным краем, однако по здравомыслию она полагала, что и тамошние благородные рыцари точно так же напиваются вдрызг, утирают рукавом губы, сквернословят, громогласно ржут, услыхав непристойность, и тычут друг дружку локтем в бок.

Негромкий стук в дверь оторвал ее от невеселых размышлений.

— Да-да, пожалуйста, входите, я жду вас! — откликнулся Локруст.

Дверь отворилась, Марк спустился в комнату и принялся осторожно пробираться в захламленном пространстве. Чернокнижник с тревогой следил за его движениями. Агнес сидела спиной к окну, в комнате не зажгли света, и она оставалась практически невидимой. Локруст посоветовал ей также постараться не подавать голоса и вообще обнаруживать свое присутствие как можно меньше. Лишь на этом условии он согласился допустить ее к опыту.

Убедившись, что передвижения Марка не нанесли ущерба его имуществу, Локруст указал ему на узкую кушетку: деревянную раму, переплетенную ремнями. Марк отстегнул пояс с мечом, ослабил шнурок на горле и опустился на приготовленное для него ложе. Агнес куталась во тьму, и сердце ее рыдало.

— Выпейте это, — сказал Локруст, протягивая свою склянку. — Это небольшая доза слабенького снадобья, оно позволит вам забыться на час или около того. Оно не столько даже снотворно само по себе. Я рассчитывал скорее на то, что оно успокоит вас и позволит расслабиться, а изнуренный бессонницей организм уже сам сделает все остальное. Мы отпустим ваше сознание погулять на воле, и льщу себя надеждой, что мне удастся направить его в нужную сторону.

Марк послушно кивнул, взял у него склянку, единым духом осушил ее, вернул в руки Локруста и откинулся на чуть приподнятый подголовник. Локруст подтянул к его изголовью треножник и зажег на нем щепотку трескучих благовоний с запахом фиалок. Молча они ждали, пока Марк задремлет.