– Перестань! Чем тебе не угодили эти пожилые люди?! Что тебе, сложно пару слов добрых сказать им?

Младшенькая насмешливо улыбнулась и, растягивая слова, произнесла:

– Вообще-то мне все равно. Я не собираюсь идти на твою свадьбу.

Старшая сестра не подала виду – она знала эту ее манеру провоцировать окружающих, а потом делать так, как положено.

– Мне жаль. Я бы очень хотела, чтобы ты была там. Ты моя сестра и самый близкий после мамы человек. – Старшенькая заговорила с сестрой рассудительным, ласковым тоном. Она видела, что сестра на что-то злится, что она только усилием воли сдерживается от большой ссоры.

– Сестра? Да, только сестры так себя не ведут! И когда-нибудь ты очень пожалеешь обо всем! Ведь и у меня могла быть свадьба сейчас!

Младшенькая повернулась к матери, словно искала поддержки у нее. Но Маруся сидела в кресле и была не в силах выдавить из себя ни слова. Старшая посмотрела на мать, от расстройства та была сама не своя. «Господи, да что у нее за характер!» – помотала головой Старшенькая. Уже одетая в свадебное платье, она повернулась перед зеркалом и поправила шлейф, улыбнулась своему отражению и, повернувшись к матери, произнесла:

– Ну, мамуль, пошли выдавать меня замуж. А то действительно Лукин сбежит.

«Свадьба пела и плясала» – пела много, плясала лихо. Тон задавала Старшенькая. Лукин не переставал удивляться – свою жену он еще такой не видел. Куда девалась ее сдержанность и откуда взялось это неуемное громкое веселье? Впрочем, долго размышлять ему не пришлось, крики «Горько!», вкусный пражский салат и шампанское отвлекли его от этих мыслей. «На то она и свадьба, чтобы веселиться!» – думал он. Он чувствовал себя очень счастливым. Он так гордился женщиной, которую столько ждал и так сильно любил! Когда же жена и ее мать уединились в маленьком холле, пробыли там очень долго и вернулись с красными глазами, он совсем не придал этому значения. «Все так счастливы, что даже плачут!» – подумал Лукин, будучи уже хорошо навеселе.

Этим событием закончилась большая глава из истории этого семейства. Глава о любви, о запутанных отношениях, об обидах, о секретах, которых всегда достаточно в каждом доме и которые, как ни храни, рано или поздно обнаруживаются. Что же потом происходит с теми, кто решает отомстить? Счастливы ли те, кто торжествует победу? Корят ли себя за несдержанность искатели правды и справедливости? И есть ли эта справедливость в человеческих отношениях? Никто не ответит на этот вопрос. Потому что никто не признается, как дорого тебе самому обходятся твои же ошибки.

Младшенькая уже жила в той самой квартире, которая пустовала столько лет и которую дальновидный Петр Никанорович выменял для дочерей. Младшенькая переехала охотно, даже торопливо, хотя Маруся и возражала против этого.

– Мама, захочешь за мной следить – это очень легко сделать. На одной улице живем, в одном доме. Но в разных кварталах. Вот какая незадача!

Маруся ничего не ответила. Она знала характер младшей дочери – взрывной, несдержанный. Вроде бы дочь и ничего сказать обидного не хочет, а получается почти оскорбительно. Младшенькая плохо окончила школу – было много троек. В институт она поступила благодаря старым связям – опять же друзья Петра Никаноровича помогли. Но и в институте, легком, гуманитарном, в котором мало-мальски образованный и начитанный человек может учиться почти на «отлично», она умудрялась иметь проблемы.

Вставать она любила поздно, собиралась не спеша, словно и не надо было успевать на первую пару. Она и не успевала. Она приезжала ко второй паре – у нее было полно приятелей, с которыми она любила поболтать в коридорах института. Еще не отсидев лекции, она уже договаривалась о встрече вечером. Любимое кафе «Московское» на улице Горького и ресторан «София» на Маяковке – в этих двух местах она больше всего любила бывать. Нельзя сказать, что Маруся не баловала дочь деньгами – она выдавала ей в месяц пятнадцать рублей. По тем временам это было очень прилично. Если же Младшенькой удавалось нормально сдать сессию и получить в семестре стипендию, то ее она тратила моментально. Сорок рублей, на которые многие жили месяц, для нее были пустяком. «Что такое наша стипендия? – любила говорить она. – Это две пары приличных трусиков и две хорошие комбинации!» Она любила красивое белье. На него она деньги и тратила. При этом кафе, рестораны и хорошие импортные вещи, которых в то время в магазинах практически не было, – все это ей было доступно. Что-то через знакомых доставала Маруся, что-то сама Младшенькая покупала у спекулянтов, что-то ей дарили. А она, не стесняясь и не обременяя себя соображениями долга, подарки принимала. Ее, красивую, модно одетую девушку, часто приглашали в рестораны, в гости, где собирались известные люди. Маруся взволновалась, когда увидела ее в компании молодого человека, сына известного актера.

– Он старше. И вообще мне бы хотелось, чтобы ты водилась с другими ребятами.

– Это с какими? – Младшенькая улыбнулась.

– Ну… – Маруся замешкалась с ответом, и дочь ее опередила:

– Мама, Лукин уже занят. А других положительных я что-то не вижу!

Впрочем, этот внешне легкомысленный образ жизни сочетался с вещами вроде бы несовместимыми. Например, с чтением серьезной литературы. Младшенькая следила за всеми новинками и читала толстые журналы. Она любила классическую музыку и обязательно водила мать на концерты. Для Маруси это был праздник – в эти вечера ей казалось, что младшая дочь становится опять той уязвимой и не очень в себе уверенной девочкой, которую надо поддержать и которая не отвергнет этой помощи. Младшенькая изучала английский. Как это ни смешно, именно с учебников Вадима Сорокко началась ее любовь к языкам, и вскоре обнаружилось, что, кроме любви, есть еще и способности. В институте она не ходила на пары иностранного языка, вечно препиралась из-за этого в деканате, но зато запоем читала в оригинале детективы, изданные зарубежными издательствами.

– Ты могла быть переводчицей. Ты могла бы переводить литературу. У тебя отличный слог, – как-то похвалила ее мать.

На это младшая дочь беззаботно улыбнулась:

– Могла бы, но не хочется!

– А что тебе хочется?

Младшенькая задумалась и ничего не ответила. Она не знала, чего бы ей хотелось. У нее было все, жизнь ее вполне устраивала, а никакой серьезной мечты у нее никогда не было.

– Замуж бы ей выйти, – как-то сказала старшая сестра, когда была в гостях у матери.

– Рано. Ей рано. Она еще ребенок. Отсюда эти метания.

Метания были, но, слава богу, к облегчению Маруси, в Младшенькой почти ничего не было от этой самой «золотой молодежи», которая собиралась в ресторане «София» каждый вечер. Однако плохая посещаемость лекций, слабая подготовка к семинарам, несдержанность – все это приводило к конфликтам с преподавателями. С однокурсниками ей тоже было сложно. Вернее, им с ней. С ними она ни на минуту не забывала, что она – дочь академика. И о чем ей говорить с теми, кто стоит далеко внизу на социальной лестнице. Маруся помнила наказ мужа: «Она не сильная. Она – слабая. А таких быстро сломать можно. Постарайся помягче обращаться с ней». Маруся так и делала, но мягкость матери принималась за слабость. Иногда на подмогу приходила Старшенькая. Она обращалась с сестрой так, словно не слышала ее интонаций и ее высокомерия. Старшенькая с упрямой лаской пыталась вернуть к жизни ту немного капризную, но добрую девочку, которая когда-то делила с ней детскую. Как правило, это у нее получалось. Маруся даже не понимала, почему у дочери это получалось, а у нее нет. «Это, наверное, из-за того, что Старшенькая с таким сильным характером! Сестра чувствует эту силу!» – строила догадки мать.