выдали сверхлимит: полтора миллиона отходов на пять лет. Только вместо 300 тысяч тонн в год они, по словам Бориса Трушина, который цитирует самих хозяев, принимали в два раза больше. И за четыре года до закрытия завезли не полтора миллиона, а почти два с половиной.

Многие владельцы свалок обманывают государство и возят мусор незаконно. «Через свалки проходит большой поток налички, поэтому на таком бизнесе удобно отмывать деньги. Причем поток денег дискретный. То есть деньги поступают в компанию не за одну большую покупку, а за много маленьких, за каждый „Камаз“. И владельцам очень удобно приписать себе лишнее количество несуществующих „Камазов“, чтобы отмывать „грязные“ деньги», – рассказывает мне журналист-расследователь Кирилл Руков. По этой же причине ОПГ владеют огромными рынками типа «Садовода», кладбищами, букмекерскими конторами и казино. Там тоже совершают много маленьких покупок: джинсы, места на кладбище, ставки и жетончики для игр.

Борис Трушин считает, что полигоны связаны с криминалом из-за простоты работы: «Все, что нужно, это иметь яму и бульдозер. Затраты – это зарплата бульдозериста и средства на засыпку ямы. Потом ставишь шлагбаум, вагончик и выдаешь талончики на отгрузку мусора. Затраты минимальные, а доходы огромные». Бизнесмен и сам сталкивался с угрозами со стороны владельцев свалок. Однажды перед проверкой государством свалки «Кучино» ее владельцы отправили Борису СМС с текстом: «Откроешь рот на совещании – ноги сломаем». Также Борис рассказал мне, что учредителя балашихинской свалки застрелили после ее закрытия. Самого же Трушина раньше постоянно вызывали в полицию и прокуратуру «давать объяснения». Вспоминать подробности он не хочет, но говорит, что полицейские обычно спрашивали его, работает полигон по проекту или нет.

Трушин рассказывает, как в свое время разоблачил около 30 владельцев полигонов в Воронежской области. Каждый из них сказал губернатору, сколько может разместить тонн отходов до того, как полигон достигнет максимальной высоты по проекту: «Одним нужно пятьдесят тысяч принять, другим – сто. Но они делали свои расчеты исходя из неправильной плотности мусора на свалке. Занижали ее в три раза. Говорили, что могут принимать отходы еще полтора года, а потом место кончится, хотя на самом деле места хватит на все четыре с половиной года. А разницу в количестве отходов заполнял нелегальный мусор. Деньги – в тумбочку».

О ситуации в Московской области Борис рассказывать отказался, однако сказал, что все проекты, на которых он работал, исполнялись только частично. Список полигонов, если судить по сайту «Спецгеоэкологии», длинный: «Тимохово», «Левобережный», «Сабурово», «Павловское», «Вальцово», «Храброво», «Торбеево» и еще более 30 штук. «Полигон отвечал тому, что прописано в проекте, только первые полгода. А потом нарушались откосы, ввозили больше мусора, чем можно, и так далее. Всех интересует реконструкция полигона, то есть сколько еще отходов он способен принять. В целом есть два подхода к проектированию. Первый – когда делаешь проект, чтобы он прошел экологическую экспертизу. А второй – когда делаешь для стройки. Это небо и земля. Один весьма формальный, а со вторым сложно, по нему нужно работать. Мы стараемся сразу выяснить, чего именно хочет заказчик. Но если раньше требовалась просто бумажка, то сейчас ситуация изменилась».

По словам Бориса, свалка в Кучине – первый полигон в России, работы на котором выполняются в полном соответствии с проектом. Забавно, что по закону рекультивацию, в отличие от реконструкции, оплачивает государство. А не владельцы, которые, шутит Трушин, «заработали и свалили в Майами».

Свалки в России не работают, как предписано законом, независимых экологических экспертиз не существует, а рекультивируются полигоны обычно формально. Главный принцип – чтобы жители ближайших районов не чувствовали вони.

Часть III

Торг

В которой я разбираюсь в мусорной реформе, посещаю станции сортировки, изучаю процесс переработки – и сознаю, что мусор в России все равно будет погибать в ядовитом пламени

«Как мы реализуем задачу в Москве по уничтожению, утилизации отходов? Сразу скажу: плохо. Технологии, к сожалению, нет. Промышленное производство по индустриальной переработке отходов отсутствует. Единственный способ – захоронение на полигонах. Слово такое модное, цивилизованное, но фактически – это свалки, обычные свалки», – говорит с экрана московский чиновник.

Эти слова произнесены не сегодня, а 30 лет назад – в позднесоветском документальном фильме «Человек в городе» (1991) [49]. Многое с тех пор изменилось. Например, в СССР лучше, чем в современной России, была налажена переработка некоторых видов отходов. Еще крокодил Гена и Чебурашка собирали металлолом, чтобы вступить в пионеротряд. Упаковочного пластика тогда не было, и советские кефир, молоко, ряженка, пиво, вино и майонез продавались в стеклянных бутылках, которые можно было за деньги сдать в пункты приема. Бутылки были дорогими, поэтому их либо возвращали обратно, либо мыли и использовали снова. Люди вели себя экологично неосознанно – просто потому, что это было в порядке вещей.

Сдал бутылку из-под минералки – получил 12 копеек. Это килограмм картошки или несколько поездок на автобусе. Или карманные деньги детям в семье. Музыкант Борис Гребенщиков в разговоре с журналистом Алексеем Пивоваровым вспоминал, как сдавал три найденные на улице бутылки портвейна и покупал молоко ребенку. Эксперт в области раздельного сбора Андрей Мадьяров рассказывает, «какое это было выгодное дело»: «Должность смотрителя пляжа считалась блатной, „хлебной“, – собирая выкинутые людьми бутылки, можно было за пару сезонов заработать на машину».

Масло, сыр и мясо в СССР упаковывали в бумагу. Молоко – в бидон. Сметану – в банку. Пиво и квас разливали из больших желтых бидонов на колесах. Школьники и студенты соревновались, кто соберет больше макулатуры и металлолома. Победители получали грамоты, путевки в детские лагеря и возможность купить редкую книгу: например, Александра Дюма или Фенимора Купера. Моя бабушка рассказала, что «Три мушкетера», которых я читал в детстве, были куплены именно так. Не было одноразовых пластиковых стаканчиков: в уличных автоматах с газировкой стоял один стакан, который автоматически ополаскивался, из него все и пили. Не было и пакетов – люди ходили с авоськами. С распадом Советского Союза разрушилась вся система обращения с отходами, а упаковка стала одноразовой: в страну тоннами импортировали пластик.

У нас нет подробной статистики по переработке в СССР. Зато известно, что сегодня в России до 94 % мусора отправляется на свалку и только 4 % перерабатывается и 2 % – сжигается. В Евросоюзе на переработку в среднем идет 45 % мусора, а на полигоны едет примерно столько же, сколько в печь: 27–28 % [50].

Погодите, но ведь прямо сейчас происходит мусорная реформа? Разве на федеральном уровне уже не началась полномасштабная борьба со свалками?

Действительно,