Хайрие, открывшей дверь, я дал солидный бакшиш. На Шекюре было красное одеяние невесты, лицо было скрыто под розовым покрывалом, спадающим до полу.

Участники кортежа и гости заполнили дом (из угла на меня опасливо посматривал Орхан). Все вели себя так, будто не чувствовали ничего необычного, но я начал задыхаться оттого, что в ноздри, в легкие мне проникал трупный запах – я был знаком с ним по войне: такой запах исходил от оставшихся под солнцем трупов, раздетых и разутых, лица, глаза и губы которых были изъедены дикими зверями и хищными птицами.

Но позже, когда имам-эфенди в полутемной комнате, где лежал Эниште, совершал обряд нашего с Шекюре обручения, внутри у меня звучала музыка.

Перед совершением обряда Хайрие хорошенько проветрила комнату, поставила свечу в угол, так что освещение было минимальным, и Эниште лежал не как труп, а как больной; свидетелями были мой друг парикмахер и один старик из квартала. Во время торжества, которое закончилось пожеланиями и наставлениями имама и всеобщей молитвой, старичок, обеспокоенный здоровьем Эниште, сделал было шаг в сторону покойного, но тут обряд окончился и я бросился и истово приложился к усыхающей руке моего Эниште:

– Не волнуйтесь, не сомневайтесь, дорогой мой Эниште, – закричал я, – я сделаю все, что от меня зависит, чтобы Шекюре и дети жили в сытости, достатке, покое и любви.

Почетным гостям я сказал, что больной хотел бы остаться один. Они тут же вышли и отправились в боковую комнату, где мужчины ели приготовленный Хайрие плов и жареную баранину (запах тмина, тимьяна и жареной баранины перемешался с трупным запахом), а я рассеянно, как хозяин дома, прошел в прихожую, не задумываясь открыл дверь в комнату Шекюре и, не обращая внимания на ужас женщин при виде вошедшего мужчины, ласково посмотрел в глаза Шекюре, которые при моем появлении озарились счастьем:

– Отец зовет тебя, Шекюре. Иди поцелуй ему руку.

– Дети, – сказала я Орхану и Шевкету хорошо знакомым им тоном, каким обычно сообщала важные новости. – Идите сюда. Они подошли.

– Кара теперь – ваш отец. Поцелуйте ему руку. Они молча осторожно приложились к руке Кара.

– А где Кара постелит свою постель? – приставал Шевкет. – Где он будет спать?

– Я не знаю. Ему постелит Хайрие.

– Мама, а ты с нами будешь спать, как раньше? – спросил Шевкет.

– Ну сколько раз повторять? Я по-прежнему буду спать с вами.

– Всегда?

– Всегда.

Дети легли.

Я достала из дальнего угла шкафа рисунки, которые не тронул подлый убийца, села на постель и долго рассматривала при свете свечей, пытаясь разгадать их тайну.

Потом через холодную прихожую прошла в мастерскую отца. Кара я увидела в углу, там, где последние четыре дня он сидел и разговаривал с отцом о миниатюрах, о перспективе, о книге. От свечи по комнате распространялся теплый, живой свет.

Я положила рисунки на коврик перед Кара и села рядом. Мы смотрели на них молча, почти не двигаясь. Когда мы шевелились, пламя свечи подрагивало, и было видно, как загадочные рисунки отца словно оживают. Почему они казались мне такими ценными? Потому что они стали причиной смерти отца? Что меня волновало сейчас: необычное изображение лошади, несравненный красный цвет, печальный вид дерева, два грустных дервиша или страх перед убийцей, который из-за всего этого убил отца?

Свадьба свершилась, на дворе была ночь, мы сидели вдвоем, и нам обоим захотелось разговаривать.

– Утром все должны узнать, что мой бедный отец скончался во сне, – прервала я молчание, но голос мой прозвучал неестественно.

– Утром все будет хорошо, – Кара тоже говорил как-то натянуто. Он сделал едва заметное движение в мою сторону, но я поднялась и пошла к детям.

От чего я проснулась среди ночи? Слышала ли я какие-то звуки или мне приснилось?

Я быстро вскочила, набросила на себя одежду.

– Кара! – позвала я шепотом, стоя на верхней ступеньке лестницы. Надев что-то на ноги, я стала спускаться. Свеча, которую я зажгла от мангала, погасла, как только я вышла во двор. О, Аллах! У раскрытой калитки стоял Кара и с кем-то разговаривал.

Тот, другой, скрытый за деревьями, что-то объяснял. Я поняла, что голос, который я слышу, принадлежит Хасану. Голос был одновременно умоляющий, плаксивый и угрожающий.

– Завтра я приведу сюда кадия, янычар, свидетелей, которые поклянутся, что мой брат жив и все еще сражается в горах против персов, – говорил Хасан. – Ваша свадьба незаконна, вы совершаете грех.

– Шекюре была не твоей женой, а женой твоего покойного брата, – возражал Кара. – Сегодня утром кадий Ускюдара развел Шекюре, так как муж уже четыре года не возвращается. Если он жив, пусть ему скажут, что он разведен.

– Шекюре не имеет права выходить замуж раньше чем через месяц. Это противоречит исламской религии и Корану; как ее отец мог согласиться На такой позор?

– Эниште-эфенди, – сказал Кара, – очень болен, он умирает, а разрешение на свадьбу дал кадий.

– Вы вместе уговорили Эниште? И Хайрие тоже помогала?

– Мой тесть очень сердится на тебя за Шекюре. Если твой брат действительно жив, тебе придется ответить перед ним за неблаговидное поведение.

– Все это ложь. Это придумала Шекюре, чтобы сбежать от нас. «» Из дома с воплем выскочил Шевкет: – Дедушка холодный, как лед! Он кинулся ко мне. Я взяла его на руки.

– Мама, дедушку убили, – плакал Шевкет. Хасан услышал его слова:

– Вы убили Эниште, потому что он был против вашей свадьбы. Он был против незаконного развода, подставных свидетелей, всех этих ваших хитростей. Если бы он считал тебя человеком, Кара, он отдал бы за тебя дочь не сейчас, а много лет назад.

– А мы подозреваем, что это ты убил Эниште, – сказал Кара. – Убил его, чтобы мы не могли пожениться. А когда услышал, что Шекюре разведена и мы получили разрешение на свадьбу, ты просто спятил. Ты и так был зол на Эниште за то, что он осмелился принять Шекюре в свой дом. Ты хотел отомстить ему. Ты знал, что, пока он жив, тебе ни за что не получить Шекюре.

– Замолчи, – сказал Хасан решительно, – не буду я этого слушать. Холодно. Я замерз уже, пока бросал камни, чтобы привлечь ваше внимание. Но вы ничего не слышали.

– Кара смотрел рисунки из книги отца, – сказала я.

– О книге и рисунках несчастного Эниште-эфенди надо рассказать и кадию, и янычарскому начальнику, и шейхульисламу,[50]– заявил Хасан. – Все только и говорят об этой книге. Что там, в тех рисунках?

– Ничего, – сказал Кара.

– Значит, ты их видел.

– Эниште-эфенди хотел, чтобы я закончил книгу.