— Это случилось за пять лет до оккупации монастыря… Хм-м… а ведь его обитателей увели в в'орнновские камеры пыток девяносто лет назад. — Глаза Тигпен метали искры. — Как? Как могло сюда попасть подслушивающее устройство гэргона? Как это случилось?

— Ты и сама знаешь — как, — медленно и осторожно отозвалась Риана. — Существует лишь одно объяснение.

— Среди рамахан был предатель, — с расширившимися от ужаса глазами проговорила Тигпен.

— Кто-то очень могущественный, — кивнула Риана, — несомненно, знакомый с магией. — Собеседницы знали, что гэргон вступил бы в сговор лишь с тем, кто обладал огромной властью. — Именно поэтому мы не станем уничтожать прибор. Наверняка он поможет нам понять, кто оказался предателем.

— Игрушка гэргона способна убить нас. — Тигпен потерла щеку передней лапой. — Поэтому мы не станем ее обсуждать и никому о ней не расскажем. Мне кажется, проблем и без того предостаточно. Давай вернемся к чтению и оставим эту загадку до лучших времен.

Чуть позже появилась Элеана, принесшая холодную еду и большие кружки с водой. В ее глазах застыл вопрос, который она боялась задать вслух. Никто не произнес ни слова, и, сильно побледнев, Элеана удалилась. Риана лишь на секунду подняла на нее затуманенные слезами глаза и снова углубилась в чтение. Книги сводили с ума — они символизировали знания, которыми она не обладала, хотя проштудировала оба тома Священного Писания Миины. Это было все равно что просматривать картинки, не зная, как прочесть сопровождающий их текст. Смысла некоторых ссылок Риана не понимала вообще. В другом случае она могла сделать какой-то вывод, но без четкого понимания основополагающих принципов и теорий, на которых строились объяснения, она сомневалась, что понимает все правильно. «Возможно, — предположила Риана, — дело в том, что эти книги написаны раньше, чем «Величайший Источник» и «Книга Отречения». Но что было до написания двух столпов религии Миины? Этого точно не знали ни Риана, ни Тигпен. Риана чувствовала себя ребенком, внезапно попавшим в мир взрослых. Ей требовалось столько всего узнать, столько бесценных знаний было в ее распоряжении… С ума сойти! Если бы только она могла понять, что читает!..

— Кажется, я что-то нашла, — объявила Риана ближе к вечеру. — Здесь говорится, что Маласокка может преобразовываться и изменяться.

— Ну, наконец-то мы хоть что-то имеем.

* * *

— Очевидно, демоны знакомы лишь с магией Кэофу, а Осору они не знают. Иначе они бы использовали сильные заклятия Глаз-Окна, а им они неизвестны.

— Но ведь Джийан — колдунья Осору.

— Да, — ответила Риана, — поэтому ее и захватили. Как только Маласокка завладеет духом Джийан, демоны получат ключ ко всем знаниям, включая Осору.

Усы Тигпен задрожали от страха.

— Тогда они поймут…

— Да, — кивнула Риана, — они поймут все.

— Постой, ведь в далеком прошлом, до того, как Миина заперла демонов в Бездну, заклинание Маласокка уже использовалось…

— Демоны имеют доступ к знаниям, лишь пока они находятся в гостевом теле. Едва покинув тело, они забывают узнанное.

— Ну, это хоть что-то. И все же… — Глаза Тигпен потемнели от тревоги, когда она озвучила вопрос, который обе собеседницы боялись задать. — Сколько у нас времени до того, как демон окончательно завладеет душой госпожи Джийан?

— Об этом здесь не говорится, и даже Маласокка упоминается лишь вскользь. — Риана продолжала читать. — Однако здесь отмечается, что, когда демон овладеет душой наполовину, повернуть процесс вспять намного труднее.

— Это значит, что мы можем помешать Маласокке?

Риана покачала головой.

— Здесь есть одно слово, «Маасра». — Девушка нахмурилась. — Странно, это не Древний язык и не Венча, как мне кажется.

— Есть какие-нибудь пояснения?

— Пока я не ничего не нашла.

— Значит, это таинственное слово — наш единственный ключ. — Тигпен потянулась и зевнула, высунув желтоватый язык. — Нам бы сейчас пригодился опытный лингвист.

— Где на Кундале можно найти такого?

Тигпен взяла кусок мяса и обнюхала его.

— Я знала одного, — сморщив нос, она положила лакомый кусочек в рот, — но, к сожалению, он умер.

Юго-западный ветер вздымал темные, словно вино, волны моря Крови, напоминавшие цветом о его названии. На пристани подпрыгивали на стапелях утлые рыбацкие лодчонки, а дальше в море на якорях стояли большие корабли саракконов. Саракконы, дикие мореплаватели, живущие на южном полушарии кундалианского континента, поклонялись многим богам и богиням. Изогнутые носы их судов украшали изображения божеств — наполовину лица, наполовину морды чудовищ.

Из высокого южного окна «Недужного духа» Маретэн Стогггул отлично видела разгружавшиеся саракконские суда. Кундалиане особенно ценили киннгу, твердое декоративное дерево с необыкновенной полосатой древесиной, и экзотические фрукты, которые не росли в суровом климате северного континента. В обмен кундалиане продавали чудесные пряности, рулоны сотканной вручную ткани и бочки сладкого густого меда, который обожали саракконы. Но Маретэн знала и о других саракконских грузах, про которые обычно умалчивали, например, о лааге — сухих молотых листьях, которые, если их курить или просто жевать, имели наркотическое действие. Лаага вызывала сильное привыкание и была намного опаснее саламуууна. С другой стороны, хотя саламууун не вызывал такого сильного привыкания, лаагу продавали дешевле и в любое время суток на темных улочках города. Во время правления Ашеры торговля саламуууном держалась под строжайшим контролем, продавать этот наркотик разрешали лишь в притонах, имеющих специальную лицензию.

Вздохнув, Маретэн отошла от окна ослепительно белой палаты для умалишенных и улыбнулась Терреттту. Выражение его лица ничуть не изменилось.

— Я видела твоего брата Кургана, — промолвила она, тщательно скрывая гнев, который буквально клокотал у нее внутри, — и рассказала ему, как ты сожалеешь, что не смог присутствовать на Перевоплощении. Я передала ему твой привет, а он попросил меня передать тебе свои наилучшие пожелания. Тебя так не хватало на церемонии!

Терреттт не ответил. Даже не показал вида, что слышит сестру. Он сидел в кресле, напряженно наклонившись вперед. Одежда болталась на истощенном теле. Черные, глубоко посаженные глаза ярко горели, словно от высокой температуры. Перед ним стоял чертежный стол с откидным верхом. На столе лежали большой лист бумаги и письменные принадлежности. Терреттт рисовал резкими отрывистыми движениями руки и предплечья. Его достижения как художника были неоспоримыми, хотя откуда взялся этот дар, никто не имел ни малейшего понятия. Маретэн это не интересовало. Она проводила много времени в мастерской на улице Предчувствий, стараясь продать работы брата вместе со своими. Терреттт рисовал все время, делая перерыв лишь на сон и еду. Это был его единственный способ самовыражения, его жизнь.