— Мы поможем друг другу, — выдохнул он. Их лица касались друг друга, и он нежно обводил кончиком пальца контуры ее губ. Джонни отбросил в сторону парчовую накидку и стал осторожно освобождать Элизабет от ее многочисленных одеяний. Когда его пальцы нежно пробежали по ее бедрам, она застонала и кончила.

Плохо! Не так, как хотелось!

Слезы наполнили ее глаза.

— Не плачь, — ласково сказал Джонни. — В следующий раз все будет замечательно…

Услышав его слова, Элизабет распахнула ресницы и посмотрела на него своими зелеными глазами так, словно только что узнала его.

— Да-да, дитя мое, будет еще и следующий раз, — тихо проговорил Джонни, чувствуя себя на целую вечность старше этой женщины, к которой не прикасался еще ни один мужчина и которая не знала ровным счетом ничего. И словно в подтверждение своих слов он нежно провел пальцами вверх по ее бедрам.

— Здесь никого нет — только ты и я. И нет никаких правил.

Его мягкий голос обволакивал и убаюкивал ее, его рука, лежавшая внизу ее живота, заставляла Элизабет забыть все, что обычно воспитательницы внушают юным девочкам о чистоте и распутстве, об искушении и смиренности.

— Для тебя никогда не существовало правил, — пробормотала она. Ее огромные глаза были наполовину прикрыты от желания, которое вновь стало заполнять ее тело. — У меня не очень много опыта в этом.

Будь Джонни чуть менее вежлив, он бы ответил, что у нее вообще нет никакого опыта, но, как ни странно, именно это возбуждало его сильнее, чем это могла бы сделать искушенная в любовных забавах Джанет Аиндсей.

— Ну что же, — тихо сказал он, — в таком случае нам не остается ничего другого, как исправить это положение.

— Не хочу быть послушной ученицей. — В ее голосе прозвучала едва заметная нотка вызова, и Джонни подумал, сколько раз на протяжении ее жизни ей приходилось подчиняться чужой воле.

— Можешь остановить меня в любой момент, когда пожелаешь. Я — не эгоист. — Джонни произнес это с улыбкой. — Если ты не возражаешь, моя дорогая Элизабет, на сей раз мы не будем торопиться и станем продвигаться вперед понемногу.

— Я должна извиниться? — Теперь она тоже шутила, и из се взгляда исчезла вся серьезность.

— Никогда не извиняйся в постели — это правило первое и единственное, которое я признаю. Ну ладно, мы не станем торопиться в следующий раз…

Спустя некоторое время, приподнявшись на локтях, она обрушила на его лицо целый водопад поцелуев, которые сопровождались потоком произносимых задыхающимся шепотом благодарных слов. А он лежал на ней и наслаждался этими поцелуями, тем, как она обнимает его и гладит его спину. Единственное, о чем он думал, — это о том, что, к счастью, до рассвета осталось еще очень много времени.

— А возможно ли такое… Я не знаю… Я не хочу показаться жадной, но… с твоим опытом… ну, ты сам должен понимать… Я имею в виду…

— Я не дам тебе заснуть целую ночь, — с улыбкой ответил он, — если ты пытаешься спросить меня именно об этом.

— Целую ночь? — Ее глаза открылись от изумления и радости. — Целую ночь? — еще раз выдохнула она.

— Да, целую ночь, моя маленькая Битси, — ласково ответил он. Почему-то в этот момент, глядя на нее, он ясно представил себе маленькую девочку в магазине со сладостями. — Если, конечно, ты не считаешь себя слишком старой.

Словно пытаясь продемонстрировать свой юный возраст, Элизабет скорчила рожицу и показала ему язык.

— Ты просто прекрасна, — заверил он ее. — Не слишком молода, не слишком стара и безупречна во всех отношениях. Разве что…

— Разве что? — несколько неуверенно, но с вызовом переспросила она.

— Разве что на тебе слишком много одежды, — заявил Джонни с мужской прямолинейностью.

— О… И это — все? А я-то уж испугалась, что допустила какую-то непростительную в постели ошибку. М-м-м, скажи, может ли женщина попросить кое о чем? Я имею в виду… — Она умолкла, и на ее губах появилась соблазнительная улыбка. — Впрочем, к тебе, я полагаю, они могут обращаться с любыми просьбами, не так ли?

— Я всегда готов учиться, — пошутил он.

— Какая скромность! — фыркнула Элизабет.

— Да, это одно из многих моих достоинств. — И Джонни улыбнулся так радужно, что почти заставил ее поверить в свои неисчислимые добродетели.

— Но не то, в котором я нуждаюсь сейчас. — Улыбка Элизабет была улыбкой опытной искусительницы.

— Распутная женщина… Какая прелесть! — Его синие глаза, полные веселья, встретились с ее взглядом.

— Вот именно. Тебе нравится? — призналась Элизабет. Она слишком долго жила не зная радости и теперь наслаждалась всем, что может подарить ей эта ночь. — А теперь, если ты на минутку отпустишь меня… — она выскользнула из-под него и поднялась с кровати, — …мы поглядим, как ты реагируешь на то, что может предложить женщина…

Лежа в одиночестве на спине, Джонни громко расхохотался. Перевернувшись на бок, он подпер голову рукой и стал с улыбкой наблюдать за тем, как она расстегивает застежки ночной рубашки.

— Я жду не дождусь, когда ты меня чему-нибудь научишь. А что, Хотчейн был хорошим учителем?

— Не твое дело, черт бы тебя побрал, — ласковым голосом ответила Элизабет. — Мужчины все такие собственники?

Вздернув бровь и пожав плечами, Джонни ответил:

— По крайней мере, не я.

— Хорошо. — Она слишком долго находилась под властью своего отца, а затем — мужа и очень остро чувствовала любые попытки контролировать ее, поэтому сразу же хотела заявить о своем месте в жизни.

Окончательно освободившись от ночной рубашки, Элизабет сбросила всю одежду на пол и осталась обнаженной. Ослепительно прекрасная — стройная и длинноногая, — она впервые чувствовала себя абсолютно свободной и, кокетливо поддразнивая Джонни, сказала:

— А теперь на тебе слишком много одежды. Ну-ка, раздевайся.

Он охотно подчинился приказу и с готовностью скинул все, что на нем было. Через считанные секунды он уже лежал на постели совершенно обнаженный — могучий и загорелый, словно языческий бог. Джонни открыл объятия и без труда, на лету, поймал прыгнувшую на него Элизабет. Сначала он подмял ее под себя, а затем они стали кувыркаться на широкой постели, сделанной еще в те времена, когда муж и жена непременно должны были спать вместе. Они дурачились, хихикали и смеялись, он целовал ее, а она извивалась, взвизгивала, как разыгравшийся щенок, и возвращала ему его поцелуи.

В ту ночь она была то игривой, то серьезной и не переставала удивляться тому, как много счастья могут подарить друг другу два человека.

— Можно? — спрашивала она и, видя ободряющую улыбку Джонни, осторожно, как к чему-то опасному, прикасалась пальчиком к самым сокровенным местам его тела. Она экспериментировала, она все время открывала для себя что-то новое. Эта трогательная чувственность умиляла Джонни Кэрра, навевала воспоминания о давно забытом и заставляла вспоминать о том, как он мальчишкой точно так же открывал для себя женщину. Тогда он был еще школьником, жил в Париже, а первой учительницей его стала герцогиня д'Артуа.