двадцать минут фрау Бурлакофф тщательно заперла дверь, села в красный «фиат» и уехала.

Велик Габриэла оставила у магазина. Осторожно, далеко обойдя дом Тимофея, приблизилась к нему со стороны заднего крыльца. Постучала в дверь.

– Сейчас я открою окно, – глухо донеслось до нее. – Эта дверь тоже заперта, а ключа у меня нет!

28

Каюту Брюнхильде пришлось делить с Габриэлой. Как в детстве, когда они жили в одной комнате. Устроившись на своей койке, Брю достала из рюкзака блокнот и карандаш, принялась в задумчивости черкать по листу бумаги.

– Эй! Мы отплываем! – Габриэла просунула голову в дверь.

– Прекрасно, – отозвалась Брю.

– Не хочешь выйти и посмотреть?

– Может, позже…

Габриэла хмыкнула и зашла в каюту, прикрыв за собой дверь.

– Брю, давай, тебе нужно развеяться! Какой смысл сидеть тут, в четырех стенах? Это же твое путешествие.

– Твое, – возразила Брю.

– Нет, и твое тоже! – начала сердиться сестра. – Если ты куда-то едешь, ты меняешься, от этого никуда не деться. Путешествия делают тебя сильнее.

Брю закрыла блокнот и уставилась на Габриэлу.

– Что это еще за Лоуренс? – спросила она. – Почему ты раньше о нем ничего не говорила?

Не без удовольствия она отметила, что щеки сестры порозовели.

– О… Ну, это… Мы с ним познакомились почти год назад в Алжире. Я думала, это все так… Поэтому и не рассказывала никому. Но теперь у нас вроде как все серьезно. Вообще эта поездка – идея Ларри изначально. Мы должны были отправиться только вдвоем. Я полагаю, что он собирался сделать мне предложение.

Брю слушала, подозрительно щурясь. Габриэла слишком настойчиво отводила взгляд.

– «Вроде как»? – повторила Брю зацепившие ее слова.

Габриэла покраснела еще сильнее. Она подошла к койке, села рядом – Брю поджала ноги, уступив ей место.

– Ладно, скажу тебе по большому секрету. Обещай, что не проболтаешься!

– Клянусь! – сказала Брю, вновь поймав чувство дежавю.

– На самом деле я думаю, у нас с Ларри ничего не получится. Вернее… Может, и получилось бы. Но я его не люблю. Если и правда сделает мне предложение, нам придется расстаться. Это будет, по крайней мере, честно.

– А почему ты ему об этом не скажешь? – спросила Брю, против ожиданий захваченная историей.

– Ну… Мы об этом как-то не говорили. Кого вообще интересует любовь? Нам было неплохо вместе, мы могли бы вместе и остаться, но…

– Но ты влюбилась в другого! – догадалась Брю.

Габриэла закрыла лицо руками.

– Ты уже сама, наверное, обо всем догадалась. – Теперь ее голос раздавался невнятно. – Понимаешь, он – один из самых необычных людей, кого я встречала. Я с самого детства не могу выкинуть его из головы. Постоянно его вспоминала, думала о нем. Прости меня, но, когда с тобой приключился весь этот ужас, я… Ну, поняла, что это – шанс увидеть его снова. Думала, если увижу, меня отпустит – все-таки столько лет прошло. Но не отпустило. Наоборот, стало только хуже…

– Ты о ком? – охрипшим голосом спросила Брю.

– О Тиме, конечно. – Габриэла опустила руки и шмыгнула носом. – Но ты же сама видишь, какой он. Помню, как-то в детстве обмолвился, что мать зовет его инопланетянином. Я еще тогда подумала, что это недалеко от истины… Честно говоря, я надеялась, что, встретившись с Лоуренсом, Тим хоть немного расшевелится… Дурацкая идея. Он, мне кажется, физически не способен ревновать. А тут еще эта Вероника… Они, конечно, коллеги – не больше. Я уверена, что даже не спят. Но… Она ведет себя так… Так спокойно! Как будто уже тысячу лет замужем за Тимом. Как будто только она знает, что ему нужно. И… В общем, я не знаю, что мне делать, Брю.

Брю открыла блокнот и опустила взгляд на страницу.

– Брю? – позвала ее озадаченная Габриэла.

– Определись сама, чего ты хочешь, – сказала Брю, не поднимая глаз. – Я, конечно, не эксперт в отношениях, но, по-моему, тащить с собой на край света двух парней и крутить с обоими – дурацкая затея.

– Добрый совет от моей младшей сестрицы, – вздохнула Габриэла. – Ты права. Крыть нечем… Ладно, пойдем на палубу. Все уже наверняка собрались там, нас все равно вытащат.

Подумав, Брю закрыла блокнот и сунула его под подушку. Встала, поправила волосы и кивнула.

29

– Прежде чем вы сойдете на берег, дамы и господа, я должен рассказать вам о правилах поведения на шестом континенте, – хрипло говорил капитан, стоя перед пятеркой пассажиров, как сержант перед новобранцами.

Все уже переоделись в комбинезоны, потому что холодать начало еще сутки назад, а теперь и вовсе стоял лютый дубак. Вероника надеялась на две вещи. Первая: что на берегу ветер будет слабее, и вторая: что, добравшись до станции, она завернется во все имеющиеся там одеяла, да так и просидит в каком-нибудь теплом углу до самого отъезда.

Капитан говорил на английском. Вероника понимала его через два слова на третье. Впрочем, ей очень помогал планшет, который она держала в руках. Несмотря на то, что уже начал подглючивать от холода, распознавал и переводил он вполне сносно.

– Без особого письменного разрешения запрещено что-либо вывозить из Антарктиды, – вещал капитан. – Растения, животных, части зданий и сооружений, образцы пород. Прикасаться к животным, пугать их, фотографировать со вспышкой – запрещено.

Ветер трепал густую, с проседью бороду капитана, и Вероника подумала, что классический образ бородатого полярника – это, должно быть, не просто дань моде и не показатель того, как трудно в Антарктиде с бытовыми удобствами. Борода – скорее насущная необходимость для защиты нижней части лица от холода и ветра. Помимо бороды, капитан носил еще и специальную флисовую маску, закрывающую лицо до самых очков. Очки с защитными стеклами тоже плотно прилегали к лицу. Сейчас капитан снял очки, маску опустил вниз.

«Это для того, чтобы вы запомнили, как я выгляжу, господа. В полном снаряжении все обитатели станции, на которую вы направляетесь, похожи друг на друга, словно братья-близнецы, ха-ха-ха».

Должно быть, это была стандартная шутка – чтобы ободрить пассажиров. Пассажиры вежливо посмеялись.

Сейчас Вероника спрятала лицо, снабженное такой же, как у капитана, маской, еще и в шарф.

Комбинезоны и куртки у всех пассажиров были одинаковые – ярко-оранжевые. Различать друг друга можно было по шарфам – шарфы специально взяли разные. У Вероники был красный, у Тимофея – зеленый, у Габриэлы – фиолетовый, у Брю – синий. Лоуренс отличался от всех: его одежда была ярко-красной, а шарфа он не надел вовсе. Вероника с первого взгляда окрестила рыжеволосого Лоуренса «рыжим мудаком»