поддерживал, обжимая тело в тех местах, в которых это было необходимо. Фактически, до того, как его снять, Герман находился в жестком экзоскелете, который защищал и поддерживал его качественно отбитую тушку. Как только живая ткань сползла, парень чуть не рухнул от слабости и боли. В капсулу он просто свалился.

Процедура началась. Герман специально исключил из программы лечения отключение сознания пациента, и теперь ему приходилось терпеть нестерпимый зуд по всему телу. Впрочем, уже через пять минут от зуда его отвлекли.

— Вы что творите! — над прозрачным стеклом капсулы появилось озадаченное лицо медика. — Вы по какому праву сами настраивали капсулу⁈ Вы что, медик?

— Нет, я так, мимо проходил, — ответил Лежнев. — Но пользоваться умею, не нужно переживать!

— Вы неправильно настроили капсулу! Сознание должно отключаться при любых манипуляциях за исключением тонких операциях на мозге для самоконтроля и внешнего контроля состояния пациента! Я немедленно изменю программу! А потом напишу жалобу на неправомерные действия пациента! Вы подвергли себя опасности! Вы сейчас подвергаете себя ненужным болезненным переживаниям! И вообще, откуда вы в таком виде взялись…

Что хотел сказать медик дальше, Герман так и не узнал, потому что выстрелил в беднягу из нейродеструктора, который захватил с собой в капсулу. Самым низким уровнем излучения, но всё равно вышло неловко. Этот доктор ему ничего плохого не желал. Просто Герман не мог позволить ему лишить себя сознания.

«Может, надо было вылезти, да по голове ему двинуть? Всё лучше, чем памяти лишать… хотя с такой мощностью там не сильно-то и потеряет, так, несколько минут. Максимум — час»

Успокоив себя таким образом, Герман принялся думать о том, что он увидел у киннаров. И выходило так, что он чересчур перестраховался. Неизвестно, как там армия, флот, разведка и десант, а планеты у них совершенно беззащитны. Даже против наглого одиночки. «Да они даже представить не могут, что кто-то будет действовать не по правилам!» — возмущался Герман. «Почему они до сих пор живы? Ладно, допустим, они просто не нашли никого агрессивного и изобретательного, кроме технофанатиков. Но эти-то? Или тоже такие же? Если вдуматься, то им просто не за что между собой воевать. Галактика огромна, конкурировать за ресурсы — бессмысленно. А борьба идеологий… да нет у них никакой борьбы идеологий. Те же яйца, только в профиль!»

Праздные размышления здорово помогли переждать особо неприятный период лечения, когда всё тело жгло, а под кожей как будто червяки ползали. Герман так увлёкся, что даже по сторонам толком не смотрел, поэтому, когда крышка капсулы открылась и из-за края капсулы показалась любопытная и, что там говорить, наивная физиономия Римуса, изрядно удивился.

— А ты чего тут делаешь⁈ — ошеломлённо спросил парень. Он был уверен, что слащавый ландшафтный дизайнер давно убрался куда-подальше от страшного знакомца.

— Ну, ты же сам сказал, что взял меня в заложники! — пожал плечами Римус. — Кстати, ты на удивление гармонично выглядишь для варвара.

Герман вылетел из медкапсулы со скоростью мысли, и принялся натягивать скафандр. Скафандр хлюпал кровью. Скафандры вообще-то питаются всякими телесными жидкостями и прочими отходами, в том числе кровью, но с Германа столько натекло, что умная ткань ещё не успела справиться. Римус, к слову, переоделся. Короткие, нежно-розовые шортики, полупрозрачная атласная рубашка с блёстками. В руках он держал какой-то серебряно-голубой свёрток.

— Слушай, ты извини, но я предпочитаю женщин. — чуть не заикаясь, пробормотал Герман. — И вообще, какого чёрта ты не сбежал⁈

— В каком смысле «предпочитаешь женщин»? — не понял га Шилл. — Вот, возьми. Я принёс тебе новую одежду! — с этими словами Римус развернул свёрток и тот оказался очень тонким комбинезоном с прекрасным растительным рисунком по всей длине.

— Да что непонятного? Любовью я только с женщинами занимаюсь! — рявкнул Герман. Он опять начал сомневаться в здравости рассудка — своего и всех окружающих. — Сексом только с ними трахаюсь, понятно? Мужчины меня не интересуют! А вот это… вот это лучше спрячь, а то я за себя не отвечаю!

Лицо Римуса скривилось в отвращении.

— В смысле совокупляешься? Вы там у себя в этой… варварии, что, продолжаете заниматься такими постыдными вещами⁈ Омерзительно! Расскажи ещё что-нибудь⁈

— Повторяю, какого чёрта ты не сбежал?

— Пока я лечился и вспоминал твой рассказ, мне пришла в голову одна замечательная идея! Я рассказал твою историю знакомому постановщику, и она ему очень понравилась! Это очень романтично. Так что нас с тобой уже пригласили выступить перед всем народом киннаров в завтрашнем шоу, представляешь? Но и это ещё не всё! По твоей истории уже пишут сценарий, и совсем скоро поставят замечательную пьесу в столичном театре, разве не здорово? Всем безумно интересен представитель другой цивилизации. И мне ты тоже интересен, хотя груб и невоспитан ужасно.

Герман просто завис от объяснений дизайнера. Но на последней фразе всё равно попятился испуганно.

— Как личность, конечно же! — возмущённо добавил дизайнер, увидев сомнение на лице Германа. — Не переживай, я совершенно гетеросексуален, и предпочитаю любоваться женщинами, а не мужчинами! Но это — пережиток древних инстинктов. Очень скоро наши учёные доведут технологии до совершенства, и тогда всё животное в нас будет окончательно побеждено! Тогда люди больше не будут делиться на мужчин и женщин, все будут просто люди. Так, вот, я продолжу, если позволишь! — га Шилл укоризненно взглянул на собеседника.

— Ты мне интересен, да к тому же, признаю, у меня в некотором роде творческий кризис. Не хватает идей, не хватает новых смыслов, не хватает… впечатлений! И ты мне всё это дашь. Так что моё творчество скоро тоже получит ощутимый толчок! Ну же, возьми. Надевай костюм, он отлично подходит к цвету твоих глаз.

Герман натурально шипел. Мог бы и закричать, точнее, даже хотел, но от возмущения аж осип.

— Я тебя сейчас снова ударю. Сильно!

— Ничего! — храбро закрыл глаза Римус. — Я потерплю, а потом вылечусь. Ради искусства и ради народа киннаров я готов потерпеть!

Потом осторожно приоткрыл один глаз и покосился на Германа. То ли оценивал эффект своих слов, то ли недоумевал, почему до сих пор не получил по лицу.

— Всё, отстань от меня! — Герман всё-таки взял себя в руки и зашагал на улицу, так и не сделав того, о чём мечтал. — Я передумал брать тебя в заложники. Сам найду эту вашу социальную службу.

«Кошмар какой» — думал Герман о словах непосредственного дизайнера. Тех, где он мечтал, что скоро им окончательно подавят все животные инстинкты. Он и так сомневался, остались ли ещё киннары людьми.

«В завтрашнем шоу ему выступать», — Лежнев сокрушённо покачал головой. «А теперь приглашаем дикого варвара, который ищет нашего свободного пилота! Похлопайте!» — парня аж передёрнуло, когда он представил себя в этом серо-голубом непотребстве, в окружении таких же, как га Шилл полупи… андрогинов. Хорошо, что он ушёл.

Сзади раздался дробный топот.

— Ты слишком быстро идёшь, я тебя едва догнал!

Герман оглянулся и понял, что всё гораздо серьёзнее, чем он думал. По спине пробежал холодок надвигающегося ужаса. Он узнал этот взгляд с фанатичной искоркой. Так смотрит человек, который всё уже для себя решил. «Теперь от этого блаженного не отвяжешься. Его ведёт идея! Если только действительно двинуть ему по роже…» Но вот как раз последнее делать было как-то до ужаса неловко. Там и в первый-то раз гадостно было. Лежнев оправдывал себя, что он тогда был не совсем адекватен, да и это был больше способ остановить истерику, чем желание причинить боль, но всё равно.

— Слушай, я вообще-то, ваши законы нарушаю. Изо всех сил. Я — ужас, я — зло, — предпринял последнюю попытку Герман.

— Я всё обдумал, — категорично отмахнулся Римус. — Ты — продукт своего общества. Человек по природе своей злом быть не может, ты просто механически следуешь правилам, которые тебе внушили с детства. Поэтому ты так груб, агрессивен и жесток. Но ничего, ты побудешь в цивилизованном обществе, и со временем всё пройдёт.

Продолжать разговор Герман не стал, хотя у него было, что сказать по поводу гуманности общества, которое предпочитает стирать память любым инакомыслящим, а солдат считает недочеловеками. Германа жутко бесило это людоедство, скрытое под слоем пафосных убеждений о гуманности и цивилизованности, просто времени на споры у него не было. Всё-таки он не прогуляться сюда направился, а по делу. Однако далеко уйти не удалось. Над головой пронеслась… сначала он подумал, что это какая-то огромная птица, потом сообразил — средство передвижения