Легкий румянец окрасил ее щеки, когда учитель по­смотрел на нее с откровенным восхищением.

– Большинство мужчин не одобряет мои независи­мость и упрямство. Меня уже не раз обвиняли в том, что я говорю непозволительные вещи. – Сирена тихо рассмея­лась, вспомнив ядовитое замечание Трейгера насчет того, что она денно и нощно оттачивает свой язык.

Доведись Натану услышать их перебранку, не исклю­чено, что он взял бы назад все свои комплименты. Вероят­но, дело в том, что при Трейгере просыпаются худшие стороны ее натуры.

– Боюсь, я слишком быстро выхожу из себя.

– И не без оснований, полагаю, – невозмутимо зая­вил Натан, размышляя, не стоит ли за этим признанием вполне определенный мужчина, о котором Сирена не ре­шилась упомянуть. – Независимость – это благородная черта, Сирена.Человек очищает душу, когда говорит, о чем думает. Ты не должна стыдиться того, во что веришь, или бояться облечь свои мысли в слова. Только те, кто погряз в невежестве, должны держать язык за зубами и скрывать свои поступки.

– Я вовсе не стыжусь того, во что верю, – возразила Сирена. – Просто большинство приходит в ужас, стоит женщине высказать вслух свое мнение, словно нам на роду написано быть безмозглыми и невежественными. Во время моей учебы в Англии я приходила в бешенство, когда слы­шала уверенные заявления, что джентльмены предпочита­ют пустоголовых кукол, нарядных и красивых, но с куриными мозгами. Да и здесь, в колониях, найдется немало мужчин, разделяющих эти возмутительные взгляды. Слава Богу, что ты не принадлежишь к их числу. – Она улыбнулась, когда Натан дружески сжал ей руку, и задумчиво кивнула.

– Ты настоящая редкость, Сирена. Может, тебе сле­дует присоединиться к патриотам? Многие из них поймут тебя и скорее станут восхищаться твоим умом, чем отвер­гать его.

– Вероятно. – Сирена вздохнула и расправила складки на юбке. – Но похоже, что я застряла где-то посереди­не… и не смогу быть с мужчиной, чьи идеалы противо­речат моим.

Натан расстегнул свою сумку, достал бумаги и принял­ся за карту, с рассеянным видом делая пометки на латыни.

– И все же я завидую человеку, которому достанется твое сердце. Он много обретет, заполучив тебя в жены, – заметил он.

– Не забывай, что этот человек должен заслужить одобрение моего отца. А все мужчины в папином окруже­нии, включая и возможных женихов, разделяют взгляды британской аристократии, которые я совершенно не приемлю. – Заметив, что Натан полностью ушел в работу, Сирена поинтересовалась: – Что ты чертишь, Натан?

Он лениво улыбнулся.

– Это карта Галлии… во всяком случае, максимально приближенная к той, какую я видел в книге по истории у себя дома. Я решил начертить несколько карт и сделать кое-какие заметки на будущее – ведь здесь нет библиоте­ки, где можно было бы справиться, когда я найду работу.

– Значит, ты решил остаться? – попробовала выяс­нить Сирена. – По-моему, тебе можно обойтись и без книг, ты ведь столько знаешь!

– Хотелось бы надеяться, что мне представится воз­можность применить мои знания с пользой для дела, – задумчиво произнес Натан, уверенный, что Сирена не по­дозревает об истинном смысле его слов.

Действительно, его замечание было воспринято именно так, как он и рассчитывал.

– Возьмись за окружную школу, и у тебя будет более чем достаточно возможностей использовать свои знания во благо. Если ты согласишься занять место школьного учи­теля, отец наверняка предложит тебе поселиться в на­шем доме.

– Благодаря твоим рекомендациям? – Натан слегка приподнял бровь и усмехнулся, не отрываясь от работы над картой.

– Конечно, – согласилась ничуть не задетая Сирена. – Для отца мое мнение кое-что значит. Он понимает, что я лучше, чем кто-либо другой, могу судить, получится ли итебя компетентный наставник будущих лидеров. Итак, Натан, ты берешься за эту работу?

– Как тебе удается быть такой убедительной? – улыб­нулся он в ответ.

– Еще одно отличительное качество истинного рево­люционера, как я понимаю, – рассмеялась Сирена.

Натан хмыкнул и, свернув карту, сунул ее в сумку.

– Естественно. Ты, конечно, понимаешь, что все эти радикальные идеи могут доставить тебе серьезные непри­ятности, учитывая воззрения твоих добропорядочных со­граждан. Они придут в неописуемое негодование, если проведают, что дочь уважаемого судьи ничем не лучше мятежника Кортни, которого взялась заменять.

Дьявольские искорки мелькнули в изумрудных глазах Сирены в ответ на шутливую реплику Натана.

– Наверное, мне следует сбежать и присоединиться к вигам, – высказала она предположение. – Тогда уж точ­но сплетен не оберешься.

В глазах Натана, прикованных к ее лицу, заплясали смешинки.

– Охотно составил бы тебе компанию, но боюсь, что Алиса рассердится, если я последую за тобой. Вдруг моя любимая не поймет, что нас связывают только общие идеи?

Сирена стала серьезной и спросила без обиняков:

– А ты не думал о том, чтобы взяться за оружие и выступить против Короны?

Они не раз обсуждали подобную возможность в шутку, однако девушку интересовало, способен ли Натан занять твердую позицию или намерен, подобно ей, оставаться межднебом и землей, сочувствуя обоим противоборствующим лагерям.

– Разве ты не согласна, что у вигов есть веские при­чины заявить о своих правах? – избегая прямого ответа, ответил он вопросом на вопрос.

Сирена утвердительно кивнула, зная, что ничем не рис­кует, открывшись Натану.

– У патриотов есть все основания выступать против существующего порядка вещей. – Она понизила голос, подчеркивая тем самым степень своего доверия ему. – Если бы у этих деревьев были уши, нас бы уже забрали куда следует и судили за предательство.

– Это точно, – шепотом согласился Натан и встал, выпрямившись во весь рост. – Давай покончим с этими кощунственными речами. Тебе лучше отправиться домой, пока твой отец не начал волноваться. Сегодня мы пробол­тали дольше, чем обычно.

Уже в коляске Сирена обеспокоенно прищурилась, за­метив грусть в его глазах.

– Что-нибудь не так, Натан?

– Не так? Что может быть не так, когда я нахожусь в обществе самой красивой девушки во всем штате Нью-Иорк? Разве только печальный факт, что она уезжает и мне предстоит долгая одинокая ночь, – добавил он с озор­ной улыбкой.

Сирена надула губки с преувеличенно капризным видом.

– Ты утверждаешь, что Алиса – светоч и любовь всей твоей жизни, и как ни в чем не бывало бессовестно льстишь мне. Неужели Алиса такая же доверчивая, какой ты считаешь меня?

Натан сдернул с головы шляпу и склонился перед ней в изысканном поклоне.

– Простите меня за невольное восхваление вашей не­сравненной красоты, мисс Уоррен. Меньше всего я хотел вас обидеть. И поверьте, будь мое сердце свободно, я бы ревностно добивался вашей любви.