избавилась от ненавистных косичек. Пошла в парикмахерскую и сделала короткую модную стрижку. Мать сначала возмутилась таким самоуправством, но потом успокоилась: «А что, тебе идет. Да и возни меньше».

Мы говорили с ним обо всем: о жизни, о музыке, о книгах. Я стала много читать, полюбила Достоевского, которого Егор обожал. Говорили и о религии. В строгого седого дядьку на небе я не верила, но мне казалось, что все-таки должен быть какой-то смысл в том, что человек рождается с живой душой, которая болит и тоскует, которая мечется в поисках ответов.

– «Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх»[13], – выдал мне на это Егор.

Я не могла принять и смириться с таким жестким фатализмом.

– А как же «птица для полета»?

– И в том, и в другом – полет.

Мой полет и моя тропинка к свободе оборвались за неделю до экзаменов. В тот день, когда Егор, отправив отчима во время очередной белой горячки в психбольницу, уехал в деревню на могилу матери и там покончил с собой.

Я сдала все выпускные и вступительные экзамены на одни пятерки. На том же автопилоте умывалась, одевалась, готовила, ела, ходила, убиралась. Не получалось только поспать. Стоило прилечь, как мысли начинали свистопляску. Я вновь и вновь возвращалась в прошлое, перебирая в уме все наши встречи с Егором, все разговоры. Пыталась разглядеть, что и когда я упустила. Спорила с ним, убеждала, отговаривала, плакала. Круг за кругом. И остановить этот бесконечный хоровод мыслей никак не удавалось.

Через полторы недели бессонниц, придя домой из магазина, я еле доползла до кровати, рухнула на нее и наконец-то отрубилась. Мне снились американские горки. Егор крепко держит меня за руки, и мы стремительно несемся вниз. Мы падаем! Нет, мы летим! Просыпаюсь от того, что меня изо всех сил тормошит мать: «Что, что ты выпила?! Какие таблетки?» Она озирается по сторонам, а рядом суетятся люди в белых халатах. «Мам, да что стряслось? Ты что, вызвала скорую? Зачем? Я просто спала. Впервые за столько дней…»

Я до сих пор благодарна матери, что она тогда поверила мне и не сдала в психушку. Хотя я действительно была на грани срыва. Но все обошлось без истерик и сдвига крыши, я отделалась регулярными визитами к психиатру. Амбулаторно.

Причину же такой резкой реакции матери, когда она застала меня дома крепко спящей днем, я поняла лишь спустя 15 лет. После похорон бабушки мать забирала из ее квартиры кое-какие свои вещи. Тогда только она, ничего не объясняя, протянула мне распечатанный конверт без подписи и штемпелей. «Это твое». Обняла меня (чего раньше за ней не водилось) и вышла из комнаты. Это было письмо Егора. Он опустил его в наш ящик перед тем, как уехать.

«…Этот год я прожил только ради тебя… Я заберу с собой всю твою боль… Ты сильнее, чем думаешь… Прости, что бросаю тебя одну в этом холодном мире… Мила… Милая… Милость… Лети к свободе… Летай свободно…»

Мне снова начали сниться сны. Не те, с черными коридорами, совсем другие. «Отчего люди не летают так, как птицы?» Летают, все дети во сне летают, когда растут. И я летала, я падала – с восторгом и замиранием сердца. Я все еще росла.

Искры устремляются вверх. Людмила

Я всегда мечтала иметь много детей. Мне казалось глупостью и неоправданным скупердяйством экономить любовь, дарить ее только одному человечку. Она ведь такая огромная, Любовь. Как Солнце. И она никогда не убывает, если ее отдавать. Так мне думалось в детстве. Но получилось так, как получилось, и я смогла родить только одну дочку. Что ж, Господу виднее, кому какой дар посылать.

Замуж я выходила трижды. Первый раз – как только мне стукнуло восемнадцать, лишь бы уехать из дома родителей. Жить с ними было уже невмоготу. Каждый шаг – под контролем, каждая копейка – под запись. Но семейное счастье мне не улыбалось, все попытки заканчивались неудачей.

Может, так проявлялась душевная травма моей юности, трагическая гибель самого близкого друга, и я подсознательно искала спутника жизни по его образу и подобию.

А может, мне изначально было это не дано – строить отношения. Как бы то ни было, трижды убедившись в собственной несостоятельности в роли жены, я перестала пытаться начинать с начала. Зато в последнем браке я родила дочку, которая стала светом моей жизни, домом моей души. На годы вперед я обрела для себя смысл всего. Жизни, казавшейся априори бессмысленной. Тоски и печали, ставших предвестниками радости. Горя, зазвучавшего прелюдией счастья. Ныне и присно.

Моя жизнь была полна – заботами о Светке, ее здоровье и развитии. Я была счастлива, несмотря на то, что все разрубленные брачные узелки в итоге привели меня в исходную точку, к родным пенатам. К разбитым и забытым идолам домашнего очага. Многое здесь изменилось, изменилась и я сама. Я поняла это, когда ушел из жизни отец, а потом у матери случилось два инсульта подряд, что привело к обширному параличу. Так у меня появился второй ребенок – моя собственная мама.

Мне пришлось сломать весь привычный уклад жизни, найти возможность работать дома. В компании ценили мой опыт и предложили заниматься сайтом и пабликами в соцсетях. Я выкупила у них свой рабочий компьютер и обустроила домашний офис. Года четыре все получалось вроде бы неплохо, но потом бизнес благополучно развалился, и от компании и моего заработка остались одни воспоминания. Не считая компьютера. С деньгами стало трудно, их катастрофически не хватало. Мы перебивались с маминой пенсии на Светкины алименты, если же мне удавалось какие-то копейки заработать на фрилансе, это был праздник.

В параличе мать пролежала весь остаток своей жизни – восемь лет. Больше всего угнетало то, что ни на какие улучшения рассчитывать уже не приходилось. Оставалось только ухаживать за ней и поддерживать те немногие функции, которые у нее еще сохранялись, – подвижность одной кисти и подобие младенческого лепета.

Перестроить образ жизни и приспособить его к новой реальности оказалось для меня не самым сложным. Гораздо труднее было переломить себя, чтобы отыскать где-то глубоко внутри силы для любви и терпения, силы выдержать это испытание. Я утешалась лишь тем, что Господу виднее, кому какой дар посылать, и он не дает нам ношу не по силам.

День за днем и год за годом я училась понимать своего второго ребенка, свою маму: по невнятному лепету –