и жизнь и смерть. Думай о чём-то возвышенном, например, о небоскрёбах Нью-Йорка, стань на миг небоскрёбом, который возвышается над всем городом, он впитал в себя всё, что мог, он на пути к экзальтации. Отпусти свои страхи и не делай акцент на том, что ты разбит.

Легко сказать, думал Джулиан, но его любовь к современной архитектуре зацепилась за слова Ланже, и он реально начал отпускать все свои земные заботы, концентрируясь на том, что такое быть небоскрёбом. Он был бы совершенно новой высоткой, ещё не обжитой, сияющей в лучах восходящего солнца, отполированной до болезненного блеска. Такой высокий, такой сильный, такой неземной, вне времени, вне цивилизаций, просто столп света в мрачном и хаотичном городе. Кажется, после этого его попытки возвышения к чему-то светлому и неземному увенчались успехом, потому что Жан стал суетливым и полным энтузиазма, наверное, поймал нужный ракурс и пытался запечатлеть его максимально чётко в своих набросках. Он понятия не имел, куда делось его разбитое состояние и страхи, вероятно, они всё также были в нём заметны, но на тот момент Джулиан отпустил всё на свете. Это была странная медитация, он готов был стоять в одном и том же положении часами, днями, годами, блистать своей безупречной красотой современной и функциональной высотки, в гордом одиночестве. До тех пор пока не очнулся от своих небоскрёбных дум от чьих-то навязчивых прикосновений, неужели он уже должен принимать в себе жильцов? Там будут офисы, может быть, галереи? И только через несколько минут он полностью осознал себя вновь в этой реальности.

Его трогал Райан, чёрт, что он себе возомнил, ещё совокупиться предложит во время его позирования? Он был в небоскрёбной экзальтации, чтобы его отвлекали такие примитивные вещи, как желание совокупиться или даже обыкновенные прикосновения, всё физическое казалось невыносимым. Он еле сдержался, чтобы не прикрикнуть на этого назойливого человечка. Но в зале уже горел общий свет, Жана не было на месте, эй, сколько времени он тут стоял и пускал слюни?

Да, Райан просто тормошил его, так как Ланже на сегодня уже завершил работу, и такси уже вызвано, пора возвращаться домой. И снова эта неуместная неловкость своей наготы. Он поспешно оделся и сказал, что надо попрощаться с хозяином, но Райан уже сделал это за него, и ему сейчас не стоит мешать, он колдует с мрамором. Как странно, куда делось всё время, была глубокая ночь, на улице уже шлялись тусующиеся в пятницу молодые люди. Такси их действительно ждало, которое ещё сильнее акцентировало возвращение Джулиана в реальную жизнь.

На удивление, Райан разглядывал его без стеснения, он чувствовал себя какой-то недоразвитой картиной, именно таким взглядом Райан рассматривал картины, которым по его мнению, чего-то не хватало, последнего шажка для того чтобы стать шедевром. Это было невыносимо, он всегда считал, что Райан видит в нём создание перфектное, и этот взгляд был хуже, если бы он смотрел на него как на говно. Осознавать, что ты в шаге от божественной арт канонизации, но при этом остаться в серой массе посредственностей было просто ужасно.

– Что с тобой происходило в самом начале? – наконец-то спросил хоть что-то Райан своим невозмутимым тоном. – Ты был не собран, выглядел совершенно больным и разбитым, я никогда тебя таким не видел. Ты был слабым и пустым, ты меня неприятно удивил, ты же знаешь, как я отношусь к любого вида слабостям. Джулиан, ты же сильный, тебе не идёт быть сломанным. Хотя я поражён также диапазону твоих чувств и эмоций, что ты был способен показать в своей неподвижности. Но когда ты понял, что от тебя требуется, ты преобразился. Джулиан, ты был практически идеален, такими бы я хотел видеть статуи святых, если бы бог захотел бы заманить меня в сети своей веры. Таким не грех и помолиться.

Джулиану и самому было неприятно, что он позволил увидеть себя таким. Но Райан и не должен был там быть, по сути, это был личный процесс создания творчества, который принадлежал только ему и Жану Ланже. Это было хуже вуайеризма, настоящее варварство, разрушающее тайную завесу творческого процесса. Джулиан вдруг осознал, что ему нравился Жан Ланже, и он бы хотел с ним нормально сотрудничать, и волна отвращения у него шла теперь к Райану, причём настолько сильная, что он едва сдержал рвотный позыв. Блин, думал он, почему я вообще тратил на него своё время, почему всегда соглашался только на то, что говорит он? Почему он до сих пор имеет надо мной такую власть? Почему в момент, когда я смирился и даже получил удовольствие от сотрудничества с Ланже, чьи работы были воплощением адских кошмаров на протяжении стольких лет, Райан делает мне замечания, подглядывает за ним и давит, давит, давит?

Хотелось послать его, выбросить из едущей машины, унизить его эго, потому что он вдруг понял, что этого Райан у него не отнимет, он, как персонализация настоящего искусства никогда не будет принадлежать ему или прогибаться под его мнение. Никогда. Он так и не заговорил в такси, даже не ответил на вопросы Райана, потому что слов у него не было, и даже чувств, влияние Райана рассыпалось у него на глазах, и он сейчас наблюдал за медленным похоронным процессом собственных иллюзий и мечтаний. Он был выше того, чтобы столько лет находиться под влиянием этого сварливого стареющего гедониста, он был выше всех сейчас, потому что взирал на мир глазами стерильного небоскрёба. Иллюзии рабства разрушались.

8

На следующей неделе Райан снова был приглашён к Жану на обед перед тем, как Джулиан будет ему позировать. Он даже дал Джулиану выходной ради такой цели, встречи с Ланже обещали стать настоящим эстетическим праздником для него. Джулиан, который ходил всю неделю каким-то отрешённым и холодным, пытался возразить, что у него на пятницу планы, но так как подпись об его повышении до сих пор не была поставлена, опций у Джулиана не было. Да и Райану казалось, что Джулиан теперь уже не был так категорично настроен против позирования, кажется, этот процесс занимал его теперь не меньше его самого или даже художника. Но этот дух независимости от Джулиана делал его воистину сильным и непоколебимым, Райану даже нравилось это, кажется, он действительно созрел к своему повышению. Но арт процесс от Жана Ланже не принадлежал Джулиану, это был его заказ, и хотя об этом он даже ещё не говорил с Жаном, он знал, что купит эту