«И вот, он вернулся,» — щеки девушки сами собой растянулись в улыбке.

Вампир взболтал пробирку, понаблюдал ещё немного за круговоротом красно-бурой жидкости и вернул сосуд в подставку:

— Посмотрим на реакцию через полчаса.

Сердце Герти забилось сильнее, и в конце предложения буквы пошли вкривь и вкось.

«Но чем меньше времени он смотрит в пробирки, тем больше внимания достаётся мне. То есть, разумеется, моему образованию… Конечно, если с реагентом ничего не произойдёт, Ларс несколько расстроится. Зато…» — она мечтательно вздохнула и поёрзала на стуле.

— Расскажете про антов? — слушать Ларса было гораздо интереснее, чем описывать опыты и заучивать танский словарь.

Язык Тана не был особенно популярен в Рёссене. Гораздо чаще детей учили франкскому, ибо граница с этим государством была более протяжённой. Но Ларс утверждал, что Тан — потомок древней романской культуры. И если Герти сумеет выучить их язык, то сможет понимать больше половины древних книг и свитков. Читать античных учёных и философов Герти хотела. Но новый язык продвигался так медленно…

— Что именно? Про войны великих полководцев? Или продолжим знакомство с известнейшими императорами?

— Про их богов, — Герти вернула перо в чернильницу и посыпала свежие записи в журнале мельчайшим песком.

— Богов… Твой интерес понятен, — взгляд Ларса блуждал по корешкам книг на полках. — Истории про них больше похожи на сказки. Но что тебе до древних теосов? Ведь ты воспитана на вере в две пары высших сущностей.

— О, их историю все знают, — Герти подняла глаза к потолку. — В начале времён хаос разделился на Свет и Тьму, и в каждой из них возникли две пары духов — женские и мужские. Они росли и зрели разумом. Потом решили установить порядок и создали наш мир. А после поженились. — Герти сдула песок и с хлопком закрыла журнал. — С тех пор мы празднуем два Сочетания. И с Тёмного начинаем отсчитывать год, поскольку именно Хозяевам Мрака ведомо таинство рождения. А вот у антских богов… всё, как у людей. Интриги, тайны, споры. — Она сидела за столом, а так хотелось оказаться у книжных полок рядом с Ларсом.

— Жадность и страх — единственные движущие силы всякого события в этом мире, — Ларс вынул книгу с жёлтым корешком.

— Лишь две? А как же любовь? — она ждала, когда он обернётся, чтобы поймать малейшие изменения в его лице.

«Неужели он и правда не способен на чувства?»

— Любовь — та же жадность. — Ларс повернулся в профиль, склонившись над книгой, которую перелистывал.

«И бровью не повёл».

— Поэты говорят иначе, — Герти почувствовала, как щёки её порозовели, — и славят подвиги и жертвы во имя вечной любви.

«Ну правда! Если в книгах любовь, то обязательно вечная».

Вампир оторвался от созерцания пергаментных страниц:

— Ты хочешь поговорить о любви людей? Или вампиров? Это разные по длительности и значению чувства.

— А вы любили? — Герти сама не ожидала, что спросит.

От холодного пронизывающего взгляда вампира захотелось сжаться.

— Любил. И был любимым. Потому с уверенностью утверждаю: любовь — это лишь жажда обладания.

«Любил…» — эта мысль о дамах его сердца неожиданно царапнула, хотя Герти прекрасно осознавала, что за 10 веков у древнего вампира женщин было больше, чем книг и свитков во всех библиотеках замка.

— И всё же… когда влюбляешься, хочется сделать для любимого всё на свете! Пойти на любые условия, жить как… как моя мама… Сейчас я отчётливо понимаю, что она очень… любила отца.

— А ты?

— Мне, наверное, не повезло. В отличие от вас… Столько лет… столько шансов встретить любимую… Простите за бестактность, но это так странно… Я до сих пор не могу представить, какого это — жить 1000 лет…

— Не представляй, — в секунду он оказался рядом и заглянул в её глаза.

У Герти от неожиданности сбилось дыхание. От Ларса тонко пахло смолами и горькими цветами.

— Мне важно, чтобы ты сохраняла холодный рассудок. Не заставляй меня думать, что зря искал это десятками лет, — Ларс подцепил холодным пальцем шнурок, который уходил внутрь выреза платья.

«Глаза у него холодные… такого цвета… льдистого».

— Запомни: я — чудовище. И знаешь, я голоден. А ты, кажется, готова меня угостить, — он медленно положил свою книгу на стол.

Дыхание Герти стало глубоким и частым. Она знала, что следует говорить в таком случае, но голос подвёл, и она выдавила из себя еле слышно:

— Я согласна, мастер Ларс… дать вам… свою кровь.

Вампир перехватил её тонкое запястье и потянул ткань широкого рукава наверх.

— Не стоит бояться.

— Я и не боюсь, — соврала Гертруда, хотя тряслась, как осиновый лист.

— Вот и славно. Больно не будет.

Герти зажмурилась, ноги подкашивались. Она почувствовала, как его холодные губы впились в вены на сгибе руки. Шершавый язык лизнул кожу, и этот её участок будто остыл и онемел.

Когда Герти осмелилась открыть глаза, всё было кончено.

На месте первого в её жизни настоящего вампирского укуса остались две аккуратные дырочки, которые ныли и затягивались прямо на глазах. Немного тянуло вены, но ощущения были терпимыми.

— Спасибо, Герти. Ты смелая, — лицо вампира будто слегка расслабилось, а радужки стали слегка розоватыми. — Я обещаю, что это будет редко.

Герти же в это время прокручивала в памяти мельчайшие подробности этой их новой близости. Каждое его слово. Каждое прикосновение. И ей захотелось, чтобы это повторилось снова.

Ларс шумно выдохнул и нахмурил брови.

— Наверное, я сделала что-то не так? Что не так… подумала?

— Не знаю… Время покажет, принцесса…

Однако через секунду задумчивость улетучилась с его юного лица. Ларс откинул со лба чёрную прядь и открыл отложенную ранее книгу:

— Займёмся танским. Разберём одну историю… О том, как ваш Тёмным обрёл свою жену. Кстати, анты называли бога мёртвых Аидом.

Весна медленно, но верно брала своё. В коридорах и переходах замка, благодаря сложной системе вентиляции, носились запахи мокрой земли и молодых листочков.

Прямо перед единственным выходом наружу был сад. Достаточно большой, хотя и весьма бестолково устроенный. Работали в нём все желающие. И каждая жительница замка, во избежание разногласий, возделывала свой уголок по собственному усмотрению.

Как успела узнать Герти, были такие уголки у Вилмы, рыженькой Альбертины, 36-летней Клары, Бенедикты старшей, уже покойной. Даже Мирра в прошлом году успела облагородить собственную клумбу. На которой, по слухам, она оставила только белые цветы.