– И сводки, и свои люди в ГУВД, но не будем будить лихо, пока тихо, – ответила я и включила зажигание.

«Пежо» негромко заурчал и послушно стронулся с места, вливаясь в дорожное движение.

– Так вот, информация такая: скорее всего, преступник избавился от тела где-то в городе, – сообщила я Машеньке. – Выехать из него с трупом в машине он не мог, вчера на мостах судебные приставы и ГИБДД проводили тотальную проверку…

– Искали труп?!

– Искали задолженности, но и труп не оставили бы без внимания, я уверена. – Я сориентировалась по навигатору и взяла курс на дом хрипатого собачника. – Таким образом, нам с тобой нужно понять логику действий преступника и вычислить, где и как он избавился от трупа. У тебя есть соображения по этому поводу?

– Так, место должно быть в пределах городской черты, но при этом достаточно уединенное. – Машенька охотно включилась в дедуктивные рассуждения. – И с удобным подъездом, чтобы можно было подобраться к нему поближе на машине…

– И собственно с возможностью спрятать там мертвое тело, – напомнила я. – Причем так, чтобы его присутствие не выдал характерный запах, а сейчас же лето, жара! Идеальна была бы какая-нибудь темная вода: заброшенный колодец, озеро…

– Я поищу на карте в Гугле подходящие водоемы, – пообещала Машенька и тут же покинула меня, с головой уйдя в интернет.

Меня это полностью устраивало. Мы спокойно прибыли по нужному адресу.

– Посидишь в машине, я за собакой схожу? – спросила я и, получив в ответ глубокий кивок, вышла из машины.

Хрипатый собачник жил в одном из старых домов, которые в городе называют «немецкими», потому что их строили пленные после войны. Судя по архитектуре этих зданий, победители удачно пленили не только разнорабочих, но и специалистов-проектировщиков: «немецкие» дома до сих пор у нас эталон жилищного строительства. Это трехэтажные здания с четырьмя подъездами, в каждом из которых всего шесть квартир – по две на этаже. Каждой квартире полагается отдельная кладовка в подвальном этаже, подъездная дверь металлическая, лестницы широкие и чистые, потолки высокие, стены толстые, так что в доме очень тихо…

– Ду-дух! – грохнула за моей спиной металлическая подъездная дверь.

Ага, было тихо.

– Да твоюжмать, в бога, в душу, сколько можно повторять – подкладывайте под дверь кирпич! – с неподдельным страданием в голосе взвыла за ближайшей дверью какая-то тетка.

Догадываясь, что сейчас она выскочит, чтобы самостоятельно произвести необходимые манипуляции с кирпичом – и хорошо, если не даст мне им по голове, я ускорилась и птицей взлетела на третий этаж. Нужная мне квартира находилась именно там.

Сверившись с адресом на бумажке, я позвонила в одну из двух дверей и с полминуты слушала соловьиные трели дверного звонка.

Звук был немодный, но знакомый мне, даже приятный: когда-то такой же звонок был у Трошкиной, вернее, у ее бабушки – Алка теперь живет в ее квартире. Бабушка Трошкиной очень томилась необходимостью жить в каменных джунглях большого города и всячески крепила реальную и воображаемую связь с живой природой. У нее был дверной звонок-соловушка, березовая роща на фотообоях, целый лес горшечных растений, часы с кукушкой и аквариум с рыбками…

– Ну, шо?

Я осознала, что мечтательно взираю на туго натянутый ситец лиричной расцветки «Васильковое поле» и с усилием вытряхнула из головы неуместные воспоминания:

– Здрасте, я за собачкой.

– Явилась, не запылилась!

Мой вчерашний телефонный собеседник, которого я мысленно окрестила Хрипатым, оказался пожилой дамой. С виду она являла собой чистый, незамутненный тип домомучительницы – вылитая фрёкен Бок, даже фартук такой же, а в руке – блестящая труба пылесоса.

– С этой поганой собаки шерсти, как с овцы нестриженой, все коврики мне мехом своим загадила, зря я ее в дом пустила, надо было на лестнице привязать! – объявила домомучительница и аккуратно прислонила к стене трубу пылесоса, чтобы тут же протянуть мне освободившуюся руку. – Деньги давай!

– Сначала покажите собаку.

– Тю! Ты шо думаешь, я обману – деньги возьму, а собаку себе оставлю? – Домомучительница фыркнула. – Да нужна она мне, как кошке блошки! Тварь гавкучая, вчера лаяла целый день, как скаженная, я уже думала веником ее гнать из дома, а тут это ваше объявление…

– Я не поняла, это что, не ваша собака? – уточнила я.

– Тю! Ты на меня посмотри, я похожа на дуру, которая по доброй воле заведет в доме шумную, грязную и прожорливую тварь?!

– Все-таки покажите собаку…

Со слов собеседницы мне уже виделась какая-то помесь адского цербера и собаки Баскервилей.

– Барни! Барни! Иди сюда, хорошая собачка! – Обернувшись, позвала баба таким неискренне ласковым голосом, что лично я на месте этого самого Барни забаррикадировалась бы под кроватью. Он, видимо, так и сделал. – Не идет, паршивец… Не привык ко мне, ну, это и к лучшему, я ему хозяйкой не буду…

– Так чья же это собака?

– Да Димкина!

– А чего ж тогда деньги за нее вам, а не Димке? Может, Димка этот и не хочет свою собаку продавать?

– А ты его найди да спроси, чего он хочет! Третий день уже не показывается, вчера псина его с утра до вечера под дверью гавкала – я выходила, стучала, звонила, а нет Димки! Умотал небось снова в Сочи, он это любит – красивую жизнь-то, а псину свою и бросил. А я знала, что так и будет, я знала: с малых лет у того Димки ни ума, ни ответственности. Да он вообще в тюрьме сидел! Мать с отцом довел, схоронил, один остался, не женился, работал не пойми где, а продукты покупал дорогие, я пакеты-то видела. Потом собаку эту себе завел, сюсюкался с ней, носился, как дурень с писаной торбой, только и слышно было: «Барни, гулять!», «Барни, ко мне!», «Барни, дай лапку!». И что теперь? «Барни, пошел вон!»

Тетка прервала свой монолог, чтобы набрать в васильковую грудь побольше воздуха, и я вклинилась в паузу с резонным вопросом:

– А вернется Димка, спросит, где его собака, что тогда?

– А тогда я ему дам твой телефончик и будете между собой разбираться, кому из вас эта тварь нужнее, – не задержалась с гениальным решением домомучительница. – Ну, будешь забирать пса? Или мне его из окна выкинуть, чтобы не тявкал уже?

– Барни! – позвала я сама, спешно возвысив голос. – Барни, Барни, ко мне!

Удивительно, но на мой зов собачка прибежала сразу же!

– Две тысячи, – напомнила домомучительница, ногой придерживая рвущегося ко мне песика.

– Да подавитесь! – Я небрежно запихнула в ковшик протянутой ладони заранее приготовленные купюры. – Барни, за мной!

Дверь за нами захлопнулась, едва не придавив собачий хвост.

– Чтоб тебе в следующей жизни мокрицей родиться! – в сердцах пожелала я гадкой бабе.