– И зачем мне младший сын придворной дамы, играющий с дофином?

– Рядом с ней можно встретить многих влиятельных людей, в том числе Сен-Мара. Она поможет представить тебя ко двору.

– Вы так говорите об этом, мадам, словно представление ко двору – главное, ради чего я здесь нахожусь. Я думаю, вы на ложном пути, который ничего не даст, только время потеряем. Кстати, Арман вовсе не наказывал мне действовать по вашему плану, я попытаюсь осмыслить свой.

Конечно, Мари долго убеждала меня, что лучшего плана не придумать, что единственный выход очаровать Сен-Мара и поссорить его с невестой, а еще лучше заодно с королем, что она, Мари, делает все ради моего успеха, общего успеха…

Никакого другого плана я не придумала. Мари права, просто объявиться в чьем-либо доме и рассчитывать на доверие невозможно, здесь не доверяют первой встречной, даже очень симпатичной и услужливой. Пришлось делать вид, что снисхожу до плана, придуманного Мари, но только потому что он уже запущен.

Было еще одно «но» – герцог де Меркер не любил придворные приемы из-за этикета, но у герцогини Гемене вполне мог появиться.

У герцогини он не появился, а вот с Сен-Маром встретиться удалось.

Я уже выяснила, что он вовсе не глуп, просто до безобразия избалован тем же королем, потому больше, как Барби, ресницами вихрь не поднимала, напротив, вела себя очень серьезно. Вообще-то, контраст тоже метод, сегодня ты ветреная кокетка, а завтра ученый сухарь, сегодня глупышка, завтра умница… Нет, конечно, не до такой степени, но все же.

Так получилось, что мне удалось прочесть ему шекспировский сонет:

У сердца с глазом – тайный договор:

Они друг другу облегчают муки,

Когда тебя напрасно ищет взор

И сердце задыхается в разлуке.

Твоим изображеньем зоркий глаз

Дает и сердцу любоваться вволю.

А сердце глазу в свой урочный час

Мечты любовной уступает долю.

Так в помыслах моих иль во плоти

Ты предо мной в мгновение любое.

Не дальше мысли можешь ты уйти.

Я неразлучен с ней, она – с тобою.

Мой взор тебя рисует и во сне

И будит сердце, спящее во мне[1].

– Что это? – поразился фаворит. – Никогда не слышал ничего подобного.

– Это английский поэт Шекспир, мсье. Сонет.

– Он сочиняет по-английски?

Дурацкое выражение, сказал бы: пишет на английском. Но я озаботилась другим: как объяснить, кто перевел? А вот скажу, что я, и пусть попробуют опровергнуть.

– Да, конечно. Он жил в Лондоне.

– А кто перевел на французский сии стихи?

Я не стала скромничать, и пусть простят меня переводчики, упоминать их святые имена тоже не стала, все приписала себе. Но уличить меня в плагиате в XVII веке оказалось некому, Мари Шекспира на память не читала.

– Я, мсье.

– О… Прочтите еще!

– Пожалуй…

Восхищение Главного прочитанными мной стихами было замечено, и меня попросили повторить. Горжусь, что я способствовала популярности Шекспира во Франции еще в те давние времена.

С трудом удержалась, чтобы не воскликнуть:

– Вы что, «Гамлета» или «Ромео и Джульетту» не читали?! И о «Короле Лире» или «Отелло» не слышали?! Ну, вы и отсталый народ…

«Отсталый народ» требовал еще, но я сдержалась не только в укорах, но и в самовосхвалении. Некрасиво заниматься плагиатом даже в XVII веке.

Главный был очарован, а Мари, узнав, что я сразила его Шекспиром, долго смеялась:

– Вот уж не думала, что сонеты могут стать боевым оружием.

Зря мы полагались на классика английской литературы, наверное, это самый долгий путь приманивания фаворитов короля. Пока Сен-Мар всего лишь блестел на меня глазами и аплодировал вместе со всеми.

Я задала герцогине риторический вопрос:

– Ну, и как его Шекспиром компрометировать?

Та хмыкнула:

– Мария де Гонзага уже сердита на своего жениха. Он дважды пропускал вечера в особняке у нее самой. И пропустит завтра, я уверена.

– Это почему?

– Завтра мы идем к маркизе де Рамбуйе. Ты сегодня еще вспомни сонеты, завтра наверняка придется читать.

– Мадам, этого делать нельзя, я не могу заявлять, что это я переводила.

Мы попробовали поискать в библиотеке, но ничего уже переведенного не нашли, только на английском.

– А ты на английском помнишь?

Она упорно говорила мне «ты» и «Анна», я ей «вы» и «мадам». Почему? Каждая подчеркивала свое. Верно говорят, что две женщины это два скорпиона, они могут долго кружить, пока одна не зазевается и не будет укушена. Я бдительно следила…

Маркиза де Рамбуйе не уставала изумляться, с тех пор, как в Париже появилась странная родственница герцогини д’Эгийон, её салон вдруг стали посещать те, кто раньше обходил стороной. Один Главный собственной персоной чего стоил!

Но на сей раз с трудом удалось избежать скандала, потому что следом за Сен-Маром приехала… его невеста Мария де Гонзага герцогиня де Невер! Герцогиня де Невер, видно, решила проверить правдивость слухов о том, что её драгоценный Сен-Мар, на которого сделана слишком серьезная ставка, таращится на какую-то худышку-бесприданницу.

Кто я против красавицы Марии де Гонзага? Никто, это правда. Она и впрямь хороша, хотя, на мой взгляд, как все, полновата. И двойной подбородок!.. Ну до чего же у всех челюсти пухлые!

Как у всех, улыбка с сомкнутыми губами, как у всех, пухленькие плечи, затянутая талия, кудряшки у лица.

Вот что интересно: дома я тратила столько сил, чтобы выпрямить свои курчавые волосы, а здесь наоборот, сплю в папильотках. Увидев такое изобретение, Бьянка ахнула:

– Это зачем?!

– Завтра кудри будут безо всяких щипцов.

И волосы не сожгут, и волдырей не будет.

– Ну да?

Но утром мои волосы и впрямь вились круче некуда, Бьянка визжала от восторга и именовала меня волшебницей.

Мари морщилась:

– Только не вздумай ввести папильотки, их в эти времена еще не было.

Пришлось взять с Бьянки клятву, что она не выдаст мой секрет.

– Да ни за что! Да что б я сдохла! А мне тоже так можно?

– Можно, но помни: никому ни слова.

– Ага…

Бьянка болтушка страшная, но я уже не раз убеждалась, что она может не закрывать рот целый день, однако, ничего тайного не скажет. Даже провоцировала, чтобы сказала, но служанка хитро блестела глазами и продолжала болтовню ни о чем.