— Теперь — смените караул в комнате. Пусть юнкера выведут всех пленных сюда.

— Есть!

Юнкера вывели бандитов в коридор, поставили лицами к стене.

Движением пальца Тарханов подозвал к себе того, кто ему подмигивал. Унтер подошел, поправляя на плече автоматный ремень, — очень уверенный в себе юноша, глядя на которого Сергей подумал, что наверняка он занимается классической борьбой. Прищелкнул каблуками, вытянулся.

По-прежнему молча, Тарханов предложил следовать за собой.

Отошли за угол.

— Слушаю вас, юнкер. Вы мне хотели что-то сказать? Представьтесь.

Юнкер расцвел. Полковник сумел заметить слабое движение его века, сделанное практически без всякой надежды, что дойдет до высшего руководства. А вот ведь дошло.

Кстати, для будущей службы юнкера это значило очень много. Он понял, что настоящие начальники знают и понимают все.

— Старший унтер-офицер Плиев. Господин полковник, я знаю курдский язык. Вот тот, что сидел слева, еще как только мы их туда завели и посадили, сказал: «Молчите, откуда пришли и кто ваш командир. Умрите как мужчины».

— Интересно. А откуда вы знаете по-курдски? Я даже с трудом вспомнил, что вообще такой язык существует.

— Позвольте доложить. Я осетин. Мой дед — академик Российской академии по отделению лингвистики. Может говорить на двадцати языках свободно. Читает на пятидесяти. Ну и я… Пять-шесть тоже знаю с детства. В основном — ближневосточные. Так вот тот сказал: «Молчите, кто командир и зачем сюда пришли. Иначе…»

— Что — иначе?

— Не знаю, господин полковник. Он не договорил. Но интонация была угрожающая. Я счел долгом доложить. Зовут его — Фарид-бек.

— Правильно, юнкер, вовремя доложили. По-курдски, значит? Ну-ну…

Курдского языка, само собой, Тарханов не знал и знать не мог. Зато соображал, кто такие курды в геополитическом смысле и чего от них стоит ждать.

— Сейчас мы вернемся, молча покажете мне на того, кто это сказал. Что при этом буду говорить я — для вас не имеет никакого значения. Главное, не позволяйте никому обернуться раньше времени… А вам, Плиев, после выпуска прямая дорога в разведуправление. Я позабочусь.

— Дерьмо, — сказал Тарханов громко, когда они подошли к строю бандитов, упиравшихся руками в стену и расставивших ноги намного шире плеч. — Никчемная пехота. Разведывательная их ценность — ноль. Можно расстрелять хоть сейчас, никто ничего от этого не потеряет…

А сам присматривался, стараясь угадать, на кого укажет Плиев. Вот те двое отличаются заметно. И камуфляжные костюмы на них намного лучшего качества, и лица, как он успел заметить еще в кабинете, достаточно интеллигентные, хоть и стараются они придать им такое же тупо-угнетенное выражение, как и у прочих.

Так и вышло. Юнкер показал на одного из них, стоявшего в строю третьим.

— Однако и поговорить тоже можно. Вдруг кто чего и сболтнет, — продолжал развлекаться Тарханов. — Как это в детской игре — на кого бог пошлет. Давайте начнем, хотя бы… — целых три раза он прошел вдоль строя, наконец принял решение.

— Пусть так. Этого и этого — ко мне. Прочих — на ваше усмотрение, юнкер. Обыскали их хорошо?

— Как учили…

— Значит, действуйте. А ты — за мной… — он ткнул пальцем в первого из отобранных им пленников.

Прошел в комнату отдыха, примыкающую к кабинету. Уютное помещение. Точнее — просто двухкомнатный номер люкс, только предназначенный для постоянного жильца.

Тарханов не представлял себе, сколько лет управляющему и как он выглядит, но уж точно — человек со вкусом и хорошо к себе относящийся. И перекусить, подремать часок посреди рабочего дня можно, и важного делового партнера в приватной обстановке принять, угостить, чем бог послал. Опять же и любовницу пригласить, не опасаясь внезапно нагрянувшей жены, к примеру, поскольку имеется еще один выход, ведущий, как сообразил Сергей, на другой этаж и совсем в другой коридор.

Умеют люди устраиваться. Да и то, управляющий курортной гостиницей такого класса наверняка зарабатывает раз в десять больше, чем верный государев слуга в полковничьем чине.

— Садись, — указал Тарханов рукой на резное деревянное кресло у противоположной окну и балконной двери стены. Сам подошел к бару, налил себе рюмку коньяку, о которой так долго мечтал, взял саморазогревающуюся банку черного кофе, искоса наблюдая за пленником.

Нет, безусловно, это человек с высшим, может быть даже, высшим военным образованием, форму носить умеет и держится с достоинством, насколько позволяет обстановка. Правильные черты лица, светлые, слегка рыжеватые волосы, но принадлежность к кавказской расе очевидна. Равно может быть и черкесом, и грузином, и азербайджанцем, а то и турком. Возраст едва за тридцать. А имя — что ж, имя, псевдоним, скорее всего.

— Курить разрешаю, — сказал наконец Тарханов, удобно устраиваясь на таком же жестком деревянном кресле. В мягкое он садиться не хотел: еще в сон клонить начнет. — Прочее — либо позже, либо никогда. Я понятно изъясняюсь?

— Вполне, — кивнул террорист. Акцент едва заметен.

— Как интересно, — изобразил искреннее удивление полковник. — Ткнул пальцем в первую попавшуюся спину и попал в образованного человека. Хотя я и не уверен, что бандит и подонок может считаться образованным человеком. Обратная теорема тоже верна. Но из этого ничего не следует. Никакие конвенции на вас не распространяются, — счел нужным пояснить Тарханов, — хоть вы и объявили себя какой-то там Армией, для меня это не имеет значения. Я вижу перед собой бандита, взятого с оружием в процессе совершения уголовного преступления, карающегося по законам государства Российского смертной казнью. И вправе принимать решение, исходя из целесообразности. Это понятно?

— Понятно, — снова кивнул тот, — однако можно и поспорить…

— Спорить — только на том свете, с Аллахом или с уполномоченными им лицами. Мне — отвечать на вопросы, имея в виду, что решение о твоей дальнейшей участи буду принимать только я. Единолично. Итак, имя, должность, состав вторгшейся в город банды, цель рейда.

Пленник молчал, пока не докурил папиросу до конца. Тарханов не препятствовал его размышлениям. Пусть. Чем дольше человек размышляет о своем положении и отходит от горячки боя, тем сильнее ему хочется жить.

Как правило.

— А если я все же предпочту умереть, но не отвечать? У меня ведь могут быть соответствующие убеждения, ради которых я воюю?

— Могут, — не стал спорить Тарханов. — Только шли вы сегодня в Пятигорск не умирать за убеждения, а выполнить некое задание, которое представлялось вам не слишком рискованным, но прибыльным. Сейчас ситуация коренным образом изменилась. Но даже если ты собрался геройски умереть, я не позволю.

Посмаковав последний глоток коньяка, Сергей размял папиросу.

— Геройски умереть не позволю, — пояснил он, выдержав паузу. — Психологию вашу мусульманскую я знаю, обычаи тоже. Умрешь так, что на рай с гуриями рассчитывать не придется. Погано умрешь. — Заметил некое движение лицевых мышц пленника, тут же ответил на невысказанное: — А ежели скажешь, что ты — человек культурный, светский, турок, возможно, и в такие сказки не веришь, то и это не беда. Смерть твою я сумею сделать настолько неприятной, что в какой-то момент говорить тебе непременно захочется, и расколешься ты до донышка… Так стоит ли провоцировать этот утомительный для всех процесс?