Поэтому, даже став знаменитым писателем, одевался я исключительно в комиссионках.

И язык у меня был соответствующий. Дорогие шмотки и длинные слова казались в равной мере претенциозными, выпендрежными, поэтому одевались мы с братом и сестрами в секондах, а разговаривали только о погоде.

Осознав, что живу на автопилоте, я обрел свободу. Мать умерла. Я имею право немного принарядиться. Мои идеи тоже могут расти, а с ними – и словарный запас.

Своему ученику я посоветовал бы прислушиваться во время работы к своему телу. Например, обратите внимание на руки – они могут по весу чашки определить, сколько кофе в ней осталось. Пусть читатель воспримет вашу историю не только умом и глазами, но и кожей, носом, нутром, ступнями ног.

АВТОРИТЕТ: БЕРЕМ ЗА ОСНОВУ АРХЕТИПЫ

У нас с Челси Кейн есть огромные чемоданы, которые мы берем с собой только в длинные промотуры. Когда я достаю свой из кладовки, мои собаки начинают плакать. Они понимают, что я уезжаю надолго. Собаки Челси залезают в чемодан и спят среди ее сложенных вещей.

Так родилась идея рассказа. Во многих семьях родитель вынужден то и дело уезжать в длительные командировки… А что, если сочинить историю про кошку, которая забралась в чемодан? Отец семьи садится на ночной рейс и летит в Европу, а приземлившись, получает от жены эсэмэску или голосовое сообщение: пропала кошка. Тревога нарастает. Герой поднимается в номер отеля, но не может заставить себя открыть чемодан и посмотреть, жива его кошка или мертва.

Сюжет кажется мне достойным внимания, потому что наглядно иллюстрирует парадокс кота Шредингера. Погуглите, если не слышали.

Собственно, на этом рассказ может и закончиться: главный герой рыдает у закрытого чемодана. Или прижимает ухо к его крышке. Или сокрушенно гладит его бочок. Или проявляет милосердие: убедившись, что кошка умерла, он звонит жене и врет, что кошки в чемодане не было – значит, она где-то дома. Или?..

Или кошкой мы не ограничимся. Допустим, в семье есть двухлетка, который, не желая расставаться с папой, прячется в чемодан. Отец в неведении садится в самолет и отключает телефон, а в Лондоне его встречает полиция с требованием открыть багаж. Или же он получает голосовое сообщение от жены о пропавшем сыне.

Неважно, кот в чемодане или мальчик, жив он или мертв, – история по-прежнему иллюстрирует парадокс Шредингера. Это архетип. И потому читатель с готовностью погружается в происходящее.

Мораль: если вам удастся определить архетип, заложенный в основу истории, вы сумеете в полной мере оправдать подсознательные ожидания читателя.

В рассказе «Феникс» я создаю ситуацию, в которой жена требует, чтобы муж доказал ей свою любовь, причинив боль их ребенку. Она в командировке, а дочь отказывается говорить с ней по телефону. Мать боится, что девочка, возможно, умерла, а муж это скрывает. Если он сделает ей больно, крик дочери станет доказательством того, что с ней все в порядке. Звучит бредово и ужасно, однако рассказ производит нужное впечатление, поскольку основывается на ветхозаветном сюжете об Исааке и Аврааме. Здесь не Господь призывает Авраама принести в жертву любимого сына, а встревоженная мать заставляет мужа уколоть дочь иглой.

Похоже на то, как мы использовали культурный прецедент, чтобы постепенно подвести читателя к неизвестному, только глубже.

Если вам удастся определить, какая легенда лежит в основе вашей истории, вы сможете придумать финал, наиболее оправдывающий ожидания читателя.

АВТОРИТЕТ: ПЕРСОНАЖИ ДОЛЖНЫ ОШИБАТЬСЯ

Среди простых способов заслужить доверие читателя есть и неожиданный: пусть ваши персонажи ошибаются.

На мой взгляд, существует два вида авторитета. Первый я называю «авторитет разума»: автор демонстрирует мудрость или глубокие познания, превосходящие познания читателя. Это может быть что-то приземленное и простое: как в «Гроздьях гнева», когда герои обматывают латунной проволокой поршневые кольца, собирая двигатель. Или что поинтереснее: например, мать героя романа «Удушье» вскрывает коробки с краской для волос и меняет пузырьки, зная, что покупательницы получат совсем не тот цвет, который хотели. Авторитет разума основан на знании, которое используется во зло или во благо.

Второй вид – «авторитет сердца», которого вы добиваетесь, когда ваш персонаж рассказывает откровенную историю из своей жизни или совершает поступок, демонстрирующий его крайнюю уязвимость. Например, проявляет духовную мудрость и отвагу, несмотря на чудовищную боль. Часто это связано с убийством животного – как в «Биографии Бастера Кейси», где герой вынужден убить своего мопса, когда у того проявляются явные симптомы бешенства. Или вспомните сцену из романа «Положитесь на Пита» («Lean on Pete») Вилли Влотина, где рассказчику приходится убить старую покалеченную скаковую лошадь. В рассказе «Грязная свадьба» («Dirty Wedding») Дениса Джонсона главный герой ждет, пока его девушке делают аборт. Наконец к нему выходит медсестра и сообщает, что у Мишель, его девушки, все хорошо. «Она умерла?» – спрашивает парень. Няня потрясенно отвечает: «Нет». «А жаль, – говорит герой, – мне немного этого хотелось».

Читатель тоже потрясен, но «авторитет сердца» теперь установлен. Мы знаем, что автор не боится сказать правду, даже нелицеприятную. Возможно, писатель не умнее нас, зато храбрее и честнее. Это и есть «авторитет сердца».

То же самое происходит в моем рассказе «История одной любви». Девушка главного героя ведет себя все более странно, и он вынужден уйти в полное отрицание происходящего, отречься от друзей и родных. «После всей этой суеты на свадьбу народу пришло куда меньше, чем ожидалось».

Эмоциональный авторитет также устанавливается путем совершения какого-то ужасного поступка из благородных побуждений. В «Девочке, что живет в конце улицы» главная героиня Ринн вынуждена убить тех, кто хочет над ней надругаться. Долорес Клэйборн из одноименного романа Стивена Кинга пытается убить свою страдающую хозяйку с суицидальными наклонностями.

Ошибки и проступки персонажа дают читателю почувствовать себя умнее и лучше. Он берет на себя роль заботливого родителя и хочет, чтобы персонаж выжил и преуспел в жизни.

Еще один способ установить авторитет сердца – сделать так, чтобы герой говорил о себе в третьем лице. Вспомните сцену из «Бойцовского клуба», где полиция и «Скорая» приезжают спасать Марлу Сингер, которая хочет покончить жизнь самоубийством. Скрываясь бегством, Марла кричит спасателям, чтобы не утруждались, ведь девушка из номера 8Г – зловредная, ни на что не годная дрянь. В пьесе «И вдруг минувшим летом» персонаж Кэтрин Холли говорит: «И вдруг минувшей зимой я стала вести дневник от третьего лица». И в том и в другом случае третье лицо подразумевает либо ненависть к самому себе, либо раздвоение личности – либо и то и другое вместе.

В общем, своему ученику я сказал бы, что для установления эмоционального авторитета нужно создать неидеального персонажа, умеющего совершать ошибки.

Открытка из тура

Идея с бутафорскими руками родилась благодаря татуировкам. Тем, что набивали себе читатели. В ходе моих первых промотуров люди частенько просили оставить им автограф на руке или ноге. Год спустя мы встречались вновь, и те же читатели показывали мне мою подпись, увековеченную под кожей.