Пока длится навигация, для меня не существует ни воскресных, ни праздничных дней, я тружусь без отдыха. Впрочем, неприятностей все равно хватает, в этом году не обошлось без трех пожаров».

Шведскую публику всегда увлекали рассказы об исследовательских экспедициях в дальние края, Осенью 1880 г. в Стокгольм через Японию и Суэцкий канал вернулись на судне «Нега» Норденшёльд и Паландер, первыми проплывшие Северо-Восточным проходом из Атлантического океана в Тихий. Необъятный мир становился меньше. После возвращения «Беги» об экспедициях в полярные широты стал меч гать и Свен Хедин, еще школьник. 115 России Хедин более известен как Гедин, но уже появились издания, где его фамилия передается более правильно.

Когда весной 1885 г. директор Бесковской школы в Стокгольме спросил новоиспеченного выпускника: «Не хотели бы вы поехать на Каспийское море, в Баку?» – мысли Хедина обратились в другом направлении. «Я и не подозревал, что мне суждено на всю жизнь связать себя с крупнейшим из континентов!

Семь месяцев Свен Хедин пробыл домашним учителем Эрхарда Сандгрена, отец которого был инженером-бурильщиком на Балаханском промысле «Товарищества бр. Нобель». Готовясь к дальней дороге, Хедин прочитал книгу корреспондента «Морнинг пост» Чарльза Марвина «Край вечного огня: рассказ о предпринятой в 1883 году поездке в нефтеносный район Каспийского моря» (“The Region of the Eternal Fire: an Account of а Journey to the Petroleum Region of the Caspian in 1883”). По словам Марвина, благодаря нобелевским трудам Восточная Европа преобразилась. Организация добычи и продажи российской нефти потребовала невероятных усилий, и справиться с этим мог лишь человек, наделенный редкими талантами Лессепса (строителя Суэцкого капала) или Людвига Нобеля.

Всякую свободную минуту Свен Хедни изучал суперсовременную технику товарищества. «“Бранобель” владеет 75 скважинами, из которых 12 действующих; нефть по тринадцати трубопроводам перекачивается на расположенные у берега перегонные заводы. Поскольку в Балаханах кругом нефтяные озера и канавы, поскольку земля, дома и вышки и буквальном смысле пропитаны нефтью, нетрудно представить себе, сколь велика опасность возгорания. Летом не проходит и недели, чтобы не случился большой или маленький пожар. Чаше всего он возникает по небрежности или от искр от котельной. Над Черным городом постоянно висит туча густого черного дыма».

Зрелище, которое описывает Свен Хедин, одновременно впечатляющее и страшное: «Дело было в феврале 1886 г., в тихий спокойный вечер. Вдруг послышались вопли: русские кричали “пожар” татары – “янго”. Эти слова неизменно вызывают испуг и замешательство. Когда мы выходим на простор, нас ослепляет море света. Вся степь охвачена зловещим белым сиянием. Ha светлом фоне привидениями стоят буровые вышки. B небо вздымаются белесые валы огня и дыма. Первыми на месте происшествия обычно оказываются нобелевские пожарные. Огонь либо тушат, либо дают ему выгореть. И степь опять погружается в непроглядный мрак».

Юный Хедин делится с Людвигом Нобелем своими мечтами по изучению Персии. Через много лет Эмануэль и Альфред дадут Хедину денег для путешествий по Азии. Отправляясь в очередное восточное странствие, Хедин нередко заглядывает в Санкт-Петербург, к Нобелям.

«Каждый такой случай побуждает меня изобретать новые способы предотвращать катастрофы. 17 июля на Балаханском промысле взметнулся огромный фонтан, который снес все преграды на своем пути и бушевал 32 дня, выбросив за это время семь миллионов пудов нефти! Уж будьте уверены, он заставил меня попотеть! Тем не менее, дело кончилось на удивление благополучно. Мне удалось не только спасти почти все, но и заткнуть глотку этой твари, хоть она и противилась до последнего мгновения. Этим сбесившимся чудовищем занималось 400 человек. Когда трубу наконец заглушили, а пробку придавили грузом в пять тысяч пудов, раздалось девятикратное “ура”! Bce совершенно измотались. Я давно обещал устроить по окончании сражения грандиозный пир. Татары зарезали чуть ли не стадо баранов, изжарили их на вертеле и заварили чай. Русские раздобыли свою любимую водку и массу того, что они называют “закуска”. И пошел пир горой – с возлияниями, песнями, играми и плясками».

B разгар жары Людвиг Нобель посылает Тёрнудда поездом на Черное море, в Батум. Товариществу нужна земля для новых предприятий. «Пришлось принимать разные меры предосторожности; прежде всего купили самый большой глиняный горшок, какой только сыскали в Баку. Его обшили во много слоев одеялами и заполнили льдом из подвалов “Виллы Петролеа”. Затем упаковали в ящик 100 бутылок зельтерской, перекладывая их опилками и опять-таки льдом». Взяли также по два веера на человека. И вот Густав и землемер Карасев размещаются в салоне первого класса, где тотчас распахивают все окна и двери и опускают все шторы. Жара усиливается, и к концу путешествия оба едут в одних рубашках. Сутки они добираются только до Тифлиса. «Местность приобрела гористый характер, и впервые за почти два года взгляд мой снова ласкала пышная зелень». Их путь лежит мимо золотеющих нив и цветущих долин. Позади остаются развалины то ли рыцарских, то ли разбойничьих замков, орлиные гнезда вершинах утесов. Как явствует из описания, в отвесных скалах высечены целые города. Поезд взбирается все выше, и Густав, забыв про жару, неотрывно смотрит в окно. «Жители здешних гор со своей светлой кожей, белокурыми волосами и голубыми глазами оказались очень похожи на наших северян, а уж или в национальных костюмах были точь-в-точь как деревенские ребятишки в Финляндии».

Они прибывают в бывший турецкий город Батум, где приглядывают подходящий участок и решаются на покупку. Его владелец, Гемий Ахмат Касимаба (возможно, Ганий Ахмат Kaсим-аба или Касим-баба. – Т.Д.), живет в горах. По дороге к нему их останавливает громовой окрик «Стоять!»: сверху, из-за каменного бруствера в чаще леса, поблескивает ружейный ствол. Они знакомятся с Ахматом, почтенным 80-летним старцем с длинной седой бородой, восхитительным орлиным носом и голубыми глазами, в которых светится задорный, живой огонек. Происходит обмен любезностями, гостей угощают мацони и кукурузными лепешками, турецким кофе и кальяном. «И тут я выдвинул свое предложение. Неспешно обдумав его, Ахмат сказал, что хочет узнать мнение родни, после чего в комнату пожаловали не только мужчины, но и прежде остававшиеся невидимыми женщины в чадрах. Я был тем более поражен, когда дело было с ходу решено госпожой Касимаба, которая, выслушав предложение, некоторое время внимательно рассматривала меня, а потом заявила, что нужно согласиться на сделку, поскольку чужемезец ей весьма нравится и наверняка станет кабалетцам[20] добрым и верным другом. B отличие от других восточных народностей, у кабалетцев женщина пользуется огромным уважением и ее голос в большинстве случаев оказывается решающим. Зато в трудную минуту приходится вставать рядом с мужчиной – не менее его вооруженной и храброй».

«В лице Людвига Нобеля я обрел хозяина, который всякий раз видит дальше меня и не только на словах, но и на деле осуществляет задуманное, причем столь быстро, что я иногда подхватил другую из мимоходом брошенных мною, разработал ее и приказал довести до конца.